Спецоперация, или Где вы были 4000 лет? - Ирина Владимировна Владыкина
Опять побежал.
Он искал ключ от квартиры в рюкзаке, но никак не мог найти, потом вспомнил, что переложил его в карман брюк.
Забежав в квартиру, не сняв ботинки, направился в кухню, большую часть которой он приспособил под лабораторию. Хомяки мирно жевали свой корм.
Он выдвинул ящик, где хранил разную лабораторную утварь: чашки Петри, пипетки, колбы, пробирки. Взял колбу и пару пробирок, открыл другой ящик, где были разбросаны вещества, с которыми он экспериментировал. У него был даже небольшой сухожаровой шкаф для дезинфекции. Но сейчас Петр очень спешил, поэтому просто помыл всю посудину под водопроводной водой. Открыл третий ящик, чтобы взять перчатки. Так как движения его были судорожно-быстрыми, на него полетели контейнеры с ватой и бинтами. Он выругался, поднял их и положил обратно. Надел перчатки, налил абсолютно прозрачную жидкость в одну из колб, добавил туда какой-то белый порошок, смешал.
Пока он это делал, подумал, что приготовил идеальное средство для самоубийства, но убивать себя не входило в его планы. Правда, был шанс, что что-то может пойти не так, и он уйдет вслед за Офелией не просто поговорить, а насовсем. А вдруг там нет ничего? И все было зря? Но это его сейчас не пугало. Он был одержим идеей встретиться с ней, однако потом вернуться. Он не хотел умирать, но не боялся этого.
Петр начал фантазировать о том, что было бы, если бы он хотел убить себя. Мысли о самоубийстве посещали его и раньше, но это уже в прошлом.
Важно ли, чем человек себя убивает? Несет ли орудие убийства какой-то смысл? Если в жизни смысла нет, то должен же он быть хотя бы в смерти?
Петр был ответственным молодым человеком, поэтому подумал о том, что нужно написать предсмертную записку на всякий случай, если эксперимент будет неудачным. Для кого? Для мамы? Нет. Ему надоело перед ней все время оправдываться, хотя бы сейчас он хотел от нее освободиться. Для Андрея? Вряд ли его смерть сильно повлияет на друга, но, скорее всего, он немного расстроится. Так и не решив, для кого он пишет свои, возможно, последние слова, он все же взял ручку, клочок бумаги и вывел ровным почерком: «Я сделал это, чтобы не чувствовать себя жертвой. Жертва не может решить свою судьбу. Я смог».
Была ли смерть Офелии причиной его порыва поставить эксперимент на себе, перейти от хомяков к человеку? Скорее нет, но она стала той последней каплей, которая переполнила чашу бессмысленности бытия в том виде, в котором он его проживал.
Петр посмотрел на хомяков: они жили своей незатейливой жизнью: ели, спали, спаривались, крутили колесо. Вопрос выбора перед ними никогда не стоял. А человек вынужден выбирать даже орудие смерти. В квартире, когда он заселился, обнаружился старый военный револьвер. Одному богу известно, как он сюда попал. О револьвере он Офелии не сказал, просто положил его в шкаф, на самую дальнюю полку, завалив тряпками. Петр достал его, посмотрел, он стреляет вообще? Задумался о том, подходит ли ему огнестрельное оружие в качестве орудия самоубийства. Даже если он сможет нажать на курок, что будет дальше? Его мозги разлетятся по всей комнате, и кто-то, кто придет сюда после, будет брезгливо смотреть на эту кашу из биоматериала, которую раньше он считал своим несомненным преимуществом перед той массой людей, которых в новостях называли глубинным народом.
А если веревка? Повешенные вызывали у него отвращение. Он их никогда лично не видел, но, когда думал об этом, вспоминал старые фильмы, где показывали, как фашисты вешают партизан. Он не хотел быть фашистом и вешать себя. Он вовсе ничего не хотел иметь общего с фашизмом.
Зачем он пошел на этот эксперимент? Он жил в городе-миллионнике, работал лаборантом, имел небольшие накопления, которые потом стали бы первоначальным взносом на ипотеку. И это было бы неплохо, но бессмысленно. Особенно теперь, когда мир разделился на черное и белое. И он остался где-то посередине. Даже не посередине — он завис в каком-то пространстве-времени, где нет ни имен, ни глаголов, только прилагательные.
Его образование не давало ему присоединиться к черному, но и к белому он присоединиться не мог, не чувствовал для этого достаточно сил и возможностей. Или он просто боялся. И страх стал преследовать его.
Чувствовать себя жертвой. Ведь не просто так он написал именно это. Петр знал, как это, но больше не хотел. Он чувствовал себя жертвой, когда узнал о том, что его Страна вторглась в Соседнюю Страну. Но он не принимал этого решения, он был жертвой, как и другие, кто проживал травму свидетеля. Через неделю после объявления спецоперации от него ушла девушка, потому что он «мямля» и четко не может выразить свою позицию в связи с тем, что мир разделился на черное и белое, и она, конечно же уходит к тому, кто за белых. Он перестал спать, но не потому, что она ушла, а потому что его стало преследовать чувство, что он забыл что-то важное. Во сне он ловил эти воспоминания за хвост и, когда просыпался, ощущал, что видел именно то, что нужно, но в бодрствовании опять забывал. Потом он вообще перестал нормально спать.
Петр пошел к психотерапевту, тот поставил диагноз: «Да у вас депрессивное расстройство, молодой человек». Выписал ему седативные вещества, антидепрессантов и снотворное, вдогонку крикнув, чтобы тот не переживал, сейчас все стали хуже спать.
Таблетки помогали чувствовать себя спокойней. Но ощущение, что он забыл что-то важное, стало еще сильнее и противнее.
Таблетки! Он купил их очень много, на полгода, опасаясь, что они пропадут из аптеки. А потом произошел секс с Офелией, он по-настоящему влюбился в нее, и таблетки стали обузой. И он начал избавляться от ощущения жертвы и того, что он забыл что-то важное.
Если бы он хотел себя убить, можно было выпить несколько пачек сразу.
Взгляд Петра опять упал на хомяков, и он вспомнил, как вчера вводил им вещество, о котором рассказывал Офелии, и животные впадали в состояние, похожее на предсмертное. Некоторые потом выходили из него, а некоторые сдыхали. Пожалуй, сейчас настал хороший момент, чтобы попробовать его на человеке.
Петр рассчитал дозу. Набрал в шприц жидкости
