Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1986 год
Башанис. Сеют рис и сезам. «В этом месяце молотят зерно и треплют лен... сажают бальзамовое дерево, обрезают его и поливают». Созревают некоторые сорта яблок, дынь и арбузов, персики и абрикосы. Вносятся дополнительные поборы — со льна, люцерны, за право пастьбы. Жатва заканчивается.
Бауна. Усиливается жара, начинается летний сезон. «В этом месяце отправляются корабли с зерном, соломой, леденцами, медом и прочим из провинции Кусии и областей Нижнего Египта. В нем собирают пчелиный мед и срезают лозы, и уплачивают за них закят (вид налога), и вымачивают лен, и поворачивают его в течение всего бауна и абиба...»
Абиб. Заканчивается рубка леса и продолжается вымачивание льна. «И становятся обильными сахарные груши, и особенно приятны финики... Собирают оставшийся мед, а воды Нила постепенно увеличиваются... созревает виноград и собирают желтяницу и заканчивают внесение трех четвертей хараджа».
Мисра. Собирают хлопок, созревают лимоны и бананы. С созревших плодов уплачивают закят. Начинают созревать гранаты. Из винограда изготовляют вино и уксус. Иногда в мисре (а иногда и в абибе) завершается трепание льна. Крестьяне заканчивают уплату хараджа с обработанных земель.
Как вы заметили, нет в этом календаре месяца без обильного труда и без уплаты налогов.
На протяжении истории обильна и разнообразна плодами была земля Египта. Но рождала она только тогда, когда феллах без меры поливал ее своим потом.
«Кто говорит «феллах», говорит «труд»,— часто цитировал Лютфи Гомаа слова лучшего исследователя египетской деревни начала 50-х годов А. Аиру.— Это арабское слово стало международным. В словарях всех языков мы находим его как производное от глагола «фаляха», который точно означает: пахать, упорно трудиться, работать»...
В борьбе с пустыней
Мне вспоминается одна из наших первых поездок вместе с Лютфи Гомаа в деревню, затерявшуюся в дельте Нила.
Нынешний египетский ландшафт рукотворен почти в той же мере, что и голландский. Человек участвовал в его формировании вместе с водой, почвой и солнцем и был одним из величайших экологических факторов, не нарушавших гармонии природы. Просто в вечном противостоянии пустыни и антипустыни он был частью антипустыни. Не Нил, а коллективный человеческий труд — поколение за поколением, тысячелетие за тысячелетием — сделал Египет Египтом.
В дельте Нила земля совершенно плоская — нет ни холмика, ни пригорка, на которых мог бы остановиться взгляд. Паруса фелук, невидимых за прибрежным тростником каналов, кажутся плывущими посуху. Поля роскошной пепельно-голубой пшеницы и ячменя сменяются зелеными полосами всевозможных сортов клевера, люцерны, вики, бобов, чечевицы, гороха, верблюжьей травы и бесчисленного множества других хозяйственных растений...
Картина египетского поля менялась за его долгую историю. Американские пришельцы — кукуруза, помидоры, картофель — прочно поселились рядом с дуррой — африканским просом, луком, бататом. Король XIX — первой половины XX века — длинноволокнистый хлопчатник стал уже всего лишь первым среди равных, вытесняемый более доходными овощами, фруктами, кормовыми культурами. Но все это — смена акцента, а не сути.
Суть эта — в единой, от Асуана до Средиземного моря, системе ирригации.
На египетских полях появляется все больше тракторов, у каналов стучит все больше помп, но главные сельскохозяйственные работы производятся, как и во времена фараонов, вручную. Все та же мотыга, та же и соха, влекомая буйволом, а то и осликом,— главные орудия производства крестьянина.
В земледелии вплоть до XIX века господствовала так называемая бассейновая система орошения: паводковую воду задерживали земляными плотинами, она впитывалась в землю, удобряя ее илом. Когда вода спадала, производили посев. Переход с бассейнового на постоянное орошение удлинил сельскохозяйственный год, уплотнил рабочее время, но принципиально не изменил характера труда.
Каналы перекрывают в январе — феврале, и тогда крестьяне руками — в прямом смысле слова руками! — выбрасывают ил на берег. Когда же вода стоит низко, ее поднимают на поля с помощью тех же приспособлений, что и во времена фараонов.
На небольшую высоту — примерно полметра — воду поднимают Архимедовым винтом. Один его конец опущен в воду, из другого она выливается в арык. Феллахи — один или вдвоем — часами вращают ручку металлической оси с винтом, который проходит внутри деревянного цилиндра.
Выше одного метра воду поднимают с помощью шадуфа — «журавля». К короткому плечу привязывают камень, мешок с землей или просто налепляют большой ком ила, а к длинному — кожаное ведро или бидон, которым черпают воду и выливают ее в арык на верхнем уровне. Медленными, однообразными движениями феллах часами черпает воду. За полсуток изнурительной работы два феллаха, сменяющие друг друга, могут полить Пятьсот квадратных метров.
Иногда с помощью нескольких шадуфов воду поднимают с одного уровня на другой, с другого — на третий и так на несколько метров. Но даже при нищенской оплате поливальщиков производительность их редко оправдывает применение системы шадуфов.
А вот, возможно, прапрадед всех зубчатых передач современных механизмов — сакия. В каком тысячелетии до нашей эры она появилась? Видимо, во втором.
Сакия состоит из двух колес: одного — положенного горизонтально, другого — поставленного вертикально. Горизонтальное колесо приводит в движение ходящий по кругу буйвол. Оно соединено с помощью зубчатой передачи с вертикальным колесом, к которому прикреплены ковши или ведра; внизу зачерпывают воду и выливают ее в желоб или арык наверху.
Родная сестра сакии — нория. Самая знаменитая из всех норий находится у города Хамы в Сирии. Многометровые колеса приводятся в действие силой течения реки. Они зачерпывают ковшами воду и выливают ее в акведук. Норию применяют крестьяне Северной Африки и Южной Европы.
Жизнь феллаха — это труд всю жизнь, во все времена, во все сезоны. Таковы требования сельскохозяйственных работ. Таков климат Египта, его поливное земледелие...
Наблюдательный русский путешественник конца XIX века И. Н. Клинген писал: «Все двенадцать месяцев феллаху приходится равномерно работать от зари до зари, а во время разлива, кроме того, отбывать ежегодно тревожную страду, пока не совершится до конца весь период затопления, решающего всецело судьбу главнейших урожаев... И рабочего скота у него немного, и орудия немудреные, и он во всем поспевает прежде всего с парой своих крепких и необыкновенно широко в плечах расставленных длинных рук, которые не боятся никакой работы, но и не «рвутся на ней» до полного измора, словно на приступе, как это выпадает на долю нашему крестьянину: последний в короткую страдную пору должен сделать чудеса удали и молодецкой ухватки и заставить не раз вытаращить глаза горожанина, приехавшего в деревню на временный покой и сердобольно следящего за тем, как вот этот неповоротливый, с виду неважный паренек целые недели работает по 15 часов в сутки, не покладая рук, а придет конец рабочей поре, он и в ус не дует, только встряхнется — и опять молодец хоть куда, если только его маленькая хозяйственная ладья проплывет благополучно домой мимо опасного рифа в образе деревенского кабака.
Феллах, наоборот, работает не торопясь, мерно, плавно, без натуги, один день, как и другой, как будто заранее размеряя свою силу на весь долгий срок своего служения земле-кормилице. Не успеют брызнуть на поле первые лучи восходящего солнца, а он уже там и уже за работой. Коснется ли вечернее солнышко края неба и станет «заваливать» на покой, а уж феллах не дожидается, как у нас, «румяной зари», а бежит проворно в свой дом, который всегда недалеко...»
Бесконечная деревня
Никогда египетский крестьянин не знал просторов полей.
Я переводил Лютфи Гомаа отрывки из Клингена. Он внимательно слушал, расспрашивал о деревне русской и советской.
— Мы как будто на двух полюсах по природным условиям,— говорил он.— Простор и теснота... Оставь за спиной одну деревню, пройдись по дамбе или вдоль канала три-четыре километра, а то и меньше, и перед тобой уже другая. И так весь Египет. Феллах днюет — обедает и отдыхает в полуденный зной — в поле, но ночует за пределами деревни только в исключительных случаях, когда нужно охранять урожай. Не дожидаясь захода солнца, он спешит домой.
Грязно-коричневые жилища феллахов образуют деревни с населением иногда до пятнадцати-двадцати тысяч человек. Всего деревень таких четыре тысячи на страну, да еще тысяч тридцать хуторов. Словом «деревня» мы давно уже стали обозначать селения, где живут крестьяне, и не задумываемся над тем, что этимология слова «деревня» — от «дерево», «деревянный». Происхождение его чисто русское. Из дерева рубил русский крестьянин дом, деревом укреплял его отдаленный предок стены землянки. Но и латинское, и немецкое, и франко-английское слово «деревня», как и соответствующие им арабские эквиваленты, не имеет отношения к дереву.
