Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1983 год
Враг начал отходить.
Открываем огонь по роще. Танкистам стало легче, враг прицельно стрелять не может. И танки наши врываются на позиции гитлеровцев, утюжат их.
Потом мы видели работу Лискина — раздавленные лафеты вражеских пушек, развороченные танки.
На опушке Лискин и Буртовой подтянули свои машины. Надо продолжать атаку. Но за рощей ничего не видно. Справа впереди темнеет лесок, в нем не просматривается противник — ни движения, ни дымов, тишина. Слева роща, и тоже вроде пустая. Где же противник? Куда отошел? Не помогают и бинокли. Вперед? Вдруг западня? Мешок?
Ожидать, пока пройдет разведка? А время-то идет! К тому же время работает и на врага.
Слышу, как Аладин и Фролов между собой говорят:
— А ведь между рощами-то вон какое расстояние — большое. Если на полной скорости рвануть, то можно бы и проскочить. Не попадут. Да и броня у нас что надо.
— Не то, друзья, не то,— говорит им Уколов.— Тут нужен и огонь, да помощнее. А мы же можем только с места бить. Потом наверняка и мины там наставлены. Мы остановимся, а этого и ждет противник. Здесь надо похитрее.
Появился Карташов. Приказ комбрига — атаковать. После огневого налета артиллерии и удара авиации. В роще слева — вражеская пехота. Ее накроет залп «катюш». Есть и танки. По ним будет нанесен основной удар.
— Буртовой! По сигналу — залпом, два снаряда, а потом за танками вперед!
— Товарищ подполковник! — обращается Уколов.— А что, если две самоходки послать в обход, по оврагу? Если противник в роще — ударим с тыла, первыми, а если нет фрицев — мы уже впереди! Разрешите?
Карташов подумал:
— Овражек, говоришь? Пройдете?.. Буртовой! Послать двоих, наверное, этих.— И показал на нас с Иваном.— А здесь огня хватит и без них.
Овраг оказался длинным. Он вывел нас почти за рощу. Рассматриваем в бинокль. Так и есть — вот они... В роще хоть и замаскированы, но хорошо были видны транспортеры, машины и даже танки. Враг затаился. Скатываюсь вниз к машине и докладываю Буртовому.
— Ждите сигнала,— ответил Буртовой.
Однако позиция у нас оказалась не совсем удобная. Выбравшись из оврага, мы оказались бы на виду у противника, не будучи готовыми открыть огонь. Посоветовались с Иваном. Решили, что лучше откатиться чуть назад: сохраним скрытность и сможем нанести удар внезапно.
Отводим машины и по буераку скрытно вползаем в кустарник, из которого можно открыть огонь по роще. Теперь уже противник в западне.
...Ракета! Загрохотали залпы. Из-за лесочка, чуть не задевая верхушки деревьев, вынеслись Илы, ведя огонь эрэсами. Прошлись над рощей, сбросив еще и бомбы.
Ударили и мы. Роща заполыхала. Слева загудели моторы, пушечная пальба. Появилась лавина наших танков.
В это время Аладин заметил, как выползают фашисты из рощи. Наши танки, наступавшие левее нас, этого не видели. Принимаю решение не упускать отходящего врага. Наш «зверобой» открывает огонь, а рядом уже гремят орудия Уколова и подошедшей машины Устинова.
Загорелся один, другой вражеский танк. Уходят за опушку.
Вдруг слышу:
— Николай! Прикрой! Слева!
Это Уколов. Смотрю, его машина в дыму и как-то неестественно завалилась. Командую механику:
— Обходи «двойку» слева! Стволом на ориентир — три. Бычков, наводи!
Круто развернувшись, самоходка поравнялась с машиной Уколова. Бычков уже наводит. Медленно тянутся секунды. Ведь противник уже тоже, наверно, поймал нас в перекрестье.
Так и есть — вспышка. Но враг оказался неточным, хоть расстояние не больше километра.
Грохочет теперь наш выстрел: Бычков как всегда — в острый момент — точен. В это же время по отходящим танкам ударили вновь появившиеся Илы. Чья-то твердая рука четко направляла действия разных сил. Били и артиллерия, и авиация, и танки. Казавшаяся нам иногда самостоятельность, отдельность той или иной машины от общего боя была лишь видимой. На самом деле работал огромный, хорошо отлаженный военный механизм при четком управлении всеми его деталями и детальками, какой была и наша батарея, моя машина, машины Уколова, Устинова, других.
И мне, вчерашнему солдату, хотя и много уже прошедшему фронтовых дорог за эти годы и только-только получившему лейтенантские звездочки, можно было только гордиться за причастность к этому организованному действию.
Потерян счет дням и ночам. Мы идем и идем по этим нескончаемым огромным полям, над которыми столбами стоят шлейфы дыма, стеной висит густая пыль. Часто меняем направление, в упорных, боях преодолевая рубеж за рубежом.
И снова вперед, вперед. Одно поле сменяет другое. Кажется, не будет конца этому движению сквозь гул и огонь. Но сознание крепко держит мысль, что где-то левее тоже идут напряженные бои — там Орел. А дальше, южнее, — Курск. Гигантская битва, стальной дугой охватившая курский выступ, одновременно вместившая в себя, как стало известно нам потом, действия нескольких операций: гитлеровскую «Цитадель» и советские — «Кутузов» и «Румянцев».
В смертельной схватке столкнулись миллионы людей, десятки тысяч орудий, танков, самолетов...
Никто из нас тогда не думал, что у врага уже наступила агония и мы его добиваем. Наверно, истинные масштабы этой великой битвы осознаем до конца только тогда, когда распишемся на стенах рейхстага в мае 1945 года. А возможно, и позже.
Однако мы все еще на поле битвы, и снова единственная и главная цель — вражеские танки. А пока надо помочь Уколову. Его машина сидит на воронке, уткнувшись стволом в грунт. Цепляем трос, оттаскиваем ее пониже. Там безопаснее.
...Наши танки и самоходки, наступавшие слева, уже вышли из леска и в развернутом порядке развили наступление. Вскоре к ним присоединилась и наша батарея. Преследуя противника, мы вместе с танкистами вышли в район Шемякина, где встретили новый шквал огня. Танков врага не видно, но вспышки частые. Появились потери. Засекаем цель — в густом саду и, уточнив наводку, по вспышке стреляем. Разрыв в саду — цель молчит. Вспышки прекратились. Уточняем следующую цель.
— Аладин, заряжай! Цель...
И вдруг — удар. Машина содрогнулась. Рация слетела с места. Резко опустился казенник. Дыра. Пробоина. Справа. Кто стрелял — не видно.
— Никонов, назад!
Мотор взревел, и вовремя. Вторая болванка чиркнула и, срикошетив, с каким-то булькающим перезвоном улетела.
Опустившись за пригорок, встали.
Ствол висит. В казеннике снаряд — Аладин до удара зарядил.
Слышу стук по броне. Смотрю в отверстие заглушки — ого! — командующий, генерал Баданов. По усам запомнил, когда он речь держал перед боями. А с ним еще кто-то.
— Куда, сынок, маневр держишь? Заманиваешь? — не то мягко, не то с оттенком стали в голосе спросил генерал.
— Болванка в цапфе,— отвечаю. Обошел, осмотрел.
— А пороху, видать, понюхали — вон сколько вмятин схлопотали. — И уже совсем помягче: — Ну, двигайтесь задним ходом.
Отъехали в лесок. Там наши ремонтники. Они все видели. Зампотех капитан Сергей Сыромятников осмотрел машину.
— Тяжело, но будем на месте делать. Менять орудие. С другой машины.
Нашли две крепкие березы с рогалиной вверху, завели бревно как перекладину, нацепили таль и приступили к делу — демонтировать пушку. Ремонт прошел «по правилам науки».
...А вскоре мы догнали полк. И снова в бой. Семеновское, Хотынец, Ветровский. Не обошлось и без потерь. Ранило Ивана Уколова. Не верилось, что так будет. Фантазию, решительность, находчивость — все ему дала природа. Под стать ему и механик-водитель Боря Сувальский. На точку выстрела машину ставил как ювелир. Да, был. В том же бою под Ветровским, где ранило Уколова, погиб Борис. Мы тогда отражали контратаку. Противник бил с фронта и контратаковал с фланга. Местность ровная, открытая — выручали только скорость и маневр с огнем. И в крошеве перекрестного огня один из вражеских снарядов угодил в борт уколовской машины. Машина загорелась, и обожженный Борис скончался на руках ребят.
В моем расчете тогда ранило Бычкова и Аладина. Осколками снаряда, когда меняли выбитый каток.
...Пока возились мы с катком, мимо проскочили наши танки, а с ними пехотинцы. Трещат автоматы. Звонко бьют тридцатьчетверки, добивая отходящего противника.
Пехота налегке, жара! А кое-кто в тельняшках — что за наваждение.
— Вперед, вперед, «царица»! Сам был в пехоте на Карельском.
Обгоняя нас, еще успевают и уколоть:
— Не отставай, броня. А то в Берлин не успеете.
Вот черти этакие! Ведь атака же — какой Берлин?
Правда, забегая наперед, надо сказать, что в Берлин-то я все-таки успел, даже расписался на стене рейхстага в мае сорок пятого. Правда, сейчас стерты эти наши росписи. Не беда, память не стереть...
...Но сейчас действительно обидно, ведь атака удалась и враг отходит, добивать бы только. Теперь друзья добьют.
