Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1996 № 08-09

— Нет, сестра Мэри. Я не оставлю тебя здесь одну. Опасно. Я остаюсь.

Сестра Мэри поглядела ему в глаза — спокойные, бесстрастные, упрямые, или просто глупые? Стыдясь своих мыслей, но не в состоянии избавиться от них, она впервые поглядела вокруг, на толпу стрибов, непреклонно пробирающихся под дождем. Крупные, медлительные, нечувствительные ни к сырости, ни к холоду, они спешили по своим делам, словно вокруг стоял ясный солнечный день. Некоторые чихали, кашляли, но явно испытывали к своему состоянию полнейшее равнодушие. Что они, и в самом деле настолько все глупы? Прости меня, Господи.

— Пожалуйста, Криб, ты должен отправиться за помощью. Я не понимаю, что стряслось со стариком. Не знаю, что делать.

Криб покачал головой.

— Я тебя не оставлю.

Старый стриб стонал и трясся. Он явно горел в лихорадке. Умирал.

— Криб, ты же должен. Ну как ты не понимаешь? Этот старик умрет, если ты не пойдешь. Неужели тебе все равно? Да что же с вами делается? — И, неожиданно для себя, сестра Мэри невольно разрыдалась.

Криб пожал плечами (жест, которому он научился от сестры Мэри).

— Это всего лишь стриб, — сказал он. — Я тебя здесь не оставлю.

Теперь слезы ручьем текли по щекам сестры Мэри, но кто это заметит под дождем? Нужно было остаться на Земле, подумала она. О, Господи, прости меня, прости меня!

Не зная, что ей предпринять, она не делала ничего. Так, втроем, они и застыли на какое-то время, сестра Мэри и Криб, на корточках в грязи, под дождем, в то время, как остальные стрибы равнодушно проходили мимо, торопясь по своим делам.

Постепенно сестра Мэри начала замечать, что происходит нечто странное. Стрибы больше не мельтешили вокруг: все они опустились на колени.

— Спрячь лицо, — сказал Криб. — Тили идет.

И точно, сестра Мэри увидела как вдалеке что-то движется к ней по дороге, сверкая в струях дождя. Она не дыша следила за его приближением, тогда как Криб и остальные стрибы скорчились в грязи, прикрыв глаза своими огромными мохнатыми руками.

Когда силуэт приблизился, она увидела, что это был явный гуманоид, вроде стрибов, только гораздо меньше ростом, меньше даже самой сестры Мэри. Она не могла определить, какого он пола или различить черты его лица. Сияние делало его лицо расплывчатым, нечетким, черты менялись, постоянно двигались.

— Пожалуйста, помогите мне, — с удивлением услышала она свой собственный голос. — Вы и есть Тили? Можете помочь мне? Вы говорите на языке стрибов?

Ей показалось, хоть она и не была в этом уверена, что существо изучает ее.

— Эта форма и есть Тили, — отвечало оно тонким, нежным голосом, голосом ребенка, — но зачем Тили помогать?

Лишь миг спустя сестра Мэри поняла, что он обратился к ней на английском.

— Боже мой! — сказала она. — Вы говорите по-английски?

— Да, понимание полное, — отозвался нежный голос, — то существо, которое вы отождествляете с собой, использует примитивную устную форму общения, наподобие речи стрибов. Все, что содержится в вашем сознании, воспринято полностью. Вы для Тили все равно, что… что? Таракан, ясно? Тили может общаться, но зачем?

— Тогда почему же вы это делаете? — сестра Мэри всхлипнула, с удивлением обнаружив, что она либо все еще плачет, либо вновь начинает.

— Прихоть, — ответил Тили.

— Ну, так помогите мне из прихоти. Скажите мне, что мне делать, если вы так чертовски всемогущи! — она сама поразилась своим словам.

— Ничего не делайте, — сказал Тили. — У него чума. Понимаете? Вроде того, что вы полагаете чумой. Распространяется неудержимо. Страдания, смерть.

Теперь и сестра Мэри вся тряслась, но не от холода.

— Неудержима для вас? Нет, не думаю.

— Зачем Тили останавливать чуму? Чума для стрибов на пользу. Их сделалось слишком много.

— Бога ради, помоги нам. Скажи нам, что делать!

Тили не ответил.

— По крайней мере, хоть мне помоги! Я не знаю, что делать. Я не могу оставить старика; Криб не пойдет за помощью. Помоги мне! Сделай хоть что-нибудь! Что угодно!

Внезапно тело больного стриба подбросило над землей, развернуло в воздухе и вновь бросило на землю, в грязь, где он затрясся в отчаянных судорогах. Все это сопровождалось громким потрескиванием. Он содрогнулся и затем затих — неподвижность смерти, которую ни с чем нельзя спутать.

— О — Боже — мой, — сказала сестра Мэри, — ты убил его.

— Это всего лишь стриб, — ответил Тили, двинулся прочь, вниз по улице и пропал из виду.

— Вставай. Криб, вставай. Хватит валяться в грязи, черт тебя побери. Он ушел. Он убил старика.

Криб осторожно отнял ладони от глаз.

— Ты же просила Тили помочь тебе, — напомнил он.

Затем, разумеется, сестра Мэри помолилась за старика. За Стрибов. Молилась, чтобы это и вправду не оказалось чумой. Но, как уже заметил Криб, ее молитвы, как всегда, остались без ответа.

— Что, никого нет? — невинно спросил Криб.

Через две недели большая часть жителей Сумерек была больна, смертельно больна. Не выздоровел ни один. Стрибы, разумеется, даже не пытались помочь себе. Те, кто еще не заразился, проводили все свободное время, спокойно плетя из соломы огромные пестрые корзины. «Это гробы» — объяснил к ее ужасу Криб. Оказалось, что все тела укладывали в эти соломенные саркофаги, затем корзины наглухо зашивали, грузили на телеги и вывозили за город, сваливая там как попало. Вначале стриб делал такую корзину для себя, потом продолжал работать над корзинами для друзей или родственников: это было настоящее торжество смерти.

Больше всего сестру Мэри поразило даже не черствое отношение Криба к остальным стрибам, но его равнодушие к самому себе: его явно не заботило, заразился он чумой или нет. В ответ не беспокойство сестры Мэри он лишь покачал головой и сказал:

— Мы все всего лишь стрибы. Все, кроме тебя, сестра Мэри.

И он мягко дотронулся до ее щеки своей большой ладонью.

Это сильнее всего растрогало ее.

— Нет, нет, — сказала она. — Ты — особенный. Каждый из вас — особенный.

— Тогда к чему чума? — сказал Криб тем тоном, в котором сестра Мэри научилась распознавать насмешку.

Эта мысль пришла к ней во сне. Ей снилось, что она опять дома, на Земле. Должно быть она вернулась, так ведь? Потому что напротив за своим большим столом сидел отец Бреннер. Старикашка аббат всегда усаживал посетителей на хрупкий деревянный стул, а сам устраивался за массивным дубовым столом, на некоем подобии трона и глядел оттуда сверху вниз. Прости меня. О Боже, прости меня за эти мысли.

— Ну что ж, сестра Мэри, и к чему же мы пришли? Как раз к тому, с чего начинали. Как вы могли так поступить со мной? С сестрой Кларой? С Церковью? Неужели вы думаете, что Церкви пойдет на пользу…

Так значит, она все же на Земле, но окно выходило (разве тут раньше были такие большие окна?) окно выходило на Сумерки, город стрибов.

— Сестра Клара возложила на вас определенное поручение. У вас были обязательства. Вы поклялись в послушании, сестра Мэри, но вы…

— В первую очередь я послушна Богу, — прервала его сестра Мэри.

— Богу? Что, разве Бог лично велел вам объединять проституток в профсоюз вместо того, чтобы чистить приходскую кухню? Вы что, персонально общаетесь с Богом? Да как вы осмелились? Это Церкви дано решать, что есть воля Божья, но не вам, сестра Мэри. Да вы ведь даже не уверены в том, что верите в Бога, разве не так?

Сестра Мэри вскочила.

— Это неправда! Все совершенно не так! Да и потом, я верю, что эти проститутки не совсем пропащие. Я верю, что и в них есть частица Бога.

— Дерьмо собачье, — ответил, совершенно нетипично для себя, отец Бреннер. — Вы верите в ничто, сестра Мэри. В Нуль. В Пустоту. Вот в чем истинная, вот-те-крест, святая правда. Вы это знаете. И я знаю.

— Нет, нет! — воскликнула сестра Мэри. — Это неправда. Я верю в любовь… я люблю… люблю…

— Никого вы не любите, — ответил отец Бреннер, — вот почему вы с головой ушли в работу и в благотворительность. Потому что в действительности вы никого не любите, просто не знаете, как это делается и стыдитесь этого, вот и стараетесь изо всех сил.

— Нет, нет, — сестре Мэри снилось, что она плачет и она на самом деле стонала и всхлипывала.

Внезапно отец Бреннер соскочил с места и, схватив ее за плечи (отец Бреннер?) цепкими, точно стальные клещи, пальцами, потащил ее, рыдающую, к окну.

— Вот. Видишь это? Вот во что ты веришь! В Тили, а не в Бога! Дешевые чудеса, вот что тебе нужно, а не любовь! Хочешь узнать о Боге? Спроси Тили, а не Церковь! Хочешь исцелить все скорби мира? Проси Тили, а не Бога! Уж они решат твои проблемы, так или иначе! Может, результаты тебе не понравятся, ну что ж, нет в мире совершенства! Или, все же, есть?

Теперь она могла видеть Тили, парящих над Сумерками, свечкой взмывающих к окну, мерцающих в темноте, руки простерты точно для объятия (или распятия?).