Ненависть и ничего, кроме любви - Любовь Валерьевна Романова
— Ты не просто не дала, — звучит мой голос, который кажется совершенно незнакомым, — ты обвинила меня во лжи.
Господи, когда закончится этот день? Когда перестанет быть больно? Она ведь неосознанно бередит уже затягивающиеся раны, заставляя меня переживать все снова и снова. Казалось, что за сегодня я выплакала все, что могла, но предательские слезы опять наворачиваются на глаза и, переходя грань, тяжелыми каплями стекают по щекам.
— Я знаю, — отзывается мама и повторяет это еще раз, — меня не было рядом, когда ты нуждалась в заботе.
— Это все ерунда! — не выдержав, кричу я, — просто никому не нужная лирика! Я не маленькая девочка, и могу позаботится о себе сама! Разве я часто просила у тебя помощи и поддержки? Разве я когда-то пренебрегла твоим доверием? Но в тот момент, когда я просто просила поверить мне на слово, клялась, что не вру, ты предпочла встать на сторону своего хахаля. Чужого человека, которого привела к нам в дом, несмотря на то, что видела, что мы с ним не ладим!
— Я знаю! — отчаянно кричит мама, но мне ее едва ли жаль.
— Нет, ты не знаешь! Ты понятия не имеешь какого это — едва ли не быть изнасилованной в собственном доме, быть отвергнутой своей же матерью! Ты не знаешь, что я чувствовала, когда под его угрозами рассказала тебе о случившемся, а ты вместо того, чтобы выгнать эту мразь из дома, выгнала меня!
— Я не выгоняла… — пытается сказать мама, но меня лишь злят ее слова.
— Ты сделала даже хуже! Сказала, что я веду себя недостойно, что клевещу на твоего любимого муженька! Ты позволила своей единственной дочери на ночь глядя уйти из дома неизвестно куда! Ты даже не попыталась поговорить со мной! Тебя не было рядом, когда я, сидя на полу в гостинице, рыдала от безысходности, унижения и не знания, что делать дальше! И вместо того, чтобы пойти со мной и написать заявление в полицию, ты дома успокаивала своего муженька. Я могла бы наглотаться таблеток, утопиться, выпрыгнуть из окна, а ты бы об этом узнала лишь тогда, когда тебе позвонили бы из полиции! И тебе было все равно! Тебя не было рядом в тот единственный момент, когда я настолько в тебе нуждалась.
Мама уже тяжело всхлипывает, захлебываясь в собственных слезах, но я хочу высказать все, что накопилось!
— И ты еще смела звонить мне и ставить в укор мой уход, мое поведение. Ты говорила, что твой Толик великодушно не обижается на меня за мои слова. Притащила его в дом отца! Послала его сюда, чтобы он выбил из меня подпись! Ты хотела отобрать у меня — своей единственной дочери квартиру и не гнушалась даже угрозами отказаться от меня! Ты позволила повторится тому, что произошло в тот вечер! Ты дала ему шанс закончить начатое!
— Вера, я знаю, что виновата!
— Ты не знаешь, — продолжаю я тише, — как мне было больно, как я боялась пойти в полицию, потому что думала, что и они решат, будто я клевещу на отчима, или еще хуже, что я сама виновата в случившемся. Я боялась рассказать даже папе, потому что после твоих слов думала, что и он решит так же! Ты меня предала!
— Дочка, я знаю! Я все знаю! — плачет мама, — и я никогда себе этого не прощу! Я изменила всем своим принципам, я… У меня словно глаза были закрыты. Сама не могу поверить, что сотворила такое.
— Легко говорить, когда все очевидно. Не нужно перешагивать через себя, не нужно верить. А что если бы сегодня не оказалось свидетелей? Ты бы мне поверила? — спрашиваю с надеждой, но, увы, мама молчит. Лишь часто и громко всхлипывает, да растирает слезы по щекам, — о том и речь, — констатирую с грустью. — А знаешь, что самое странное? Марк поверил мне сразу. Врачи и медсестры, следователь — все они поверили. Совершенно чужие люди поверили! Хотя никто из них не видел больше, чем ты в тот вечер!
— Я все понимаю! Но я не могу изменить этого, Вера! Я не могу изменить то, что уже произошло, как бы сильно этого не хотела. Видит Бог, если бы я могла поговорить с собой в тот день, то я бы сказала, что я совершаю огромную ошибку. Я отворачиваюсь от собственного ребенка! Я бы встряхнула себя и попросила опомниться! Но я не могу, это не в моих силах! — кричит мама, захлебываясь в слезах, а потом тише добавляет, — я могу лишь попросить у тебя прощения.
Не в силах выдержать этого, я отворачиваюсь, а мама наклоняется близко-близко, и дрожащим голосом произносит:
— Прости меня. Я не могу изменить прошлое, но я могу быть хорошей матерью в будущем.
Ее слова кажутся мне искренними и полными надежды. Когда высказала ей все, что так долго копилось в моей душе, мне вдруг стало легче. Яд под названием обида перестал сжигать изнутри. Теперь она знает все, что произошло тогда, знает какого мне было, что я пережила и через что прошла. Теперь она рядом и дает мне то, чего так давно не хватало.
Поворачиваюсь к ней и сталкиваюсь с ее полным боли взглядом. Она молчаливо ждет, лишь периодически всхлипывает. И я даю себе волю — тянусь к маме и обнимаю. Мне так ее не хватало. Не хватало материнской любви, ласки, советов. Ее присутствия в моей жизни. Сейчас, когда я прижимаюсь к маминой груди, вдыхаю запах ее духов, мне кажется, будто и не было всех этих месяцев непонимания. Будто моя мама всегда была рядом, такая, какой я знаю ее всю жизнь.
— Прости меня, дочка, — плачет она, и я тоже плачу, но на этот раз от долгожданного облегчения, от осознания, что все закончилось.
— Мне так тебя не хватало, — признаюсь я.
— Я всегда буду рядом, — говорит мама слова, в которые я верю.
Эпилог
Из больницы меня выписали через долгие две недели. Все это время меня нещадно пичкали всевозможными лекарствами, со мной работала психолог — молодая и, казалось бы, неопытная, но приятная в общении женщина. Несмотря на первое впечатление, работа с ней принесла результаты. Она разговаривала не только
