Дживс и Вустер - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
– Не сяду. Я иду спать.
– Прежде всего, – сказал Бинго, подложив под спину подушку и закуривая сигарету из моего настольного портсигара, – надо еще раз воздать должное гению Дживса. Новый Соломон. Я был на грани поражения, когда обратился к нему за помощью, а теперь благодаря ему веду с большим счетом – говорю это тебе после трезвого и непредвзятого анализа. Как ты знаешь, он посоветовал мне отыграть очки за счет благих дел. Берти, старик, – с чувством сказал Бинго, – за последние две недели я ублажил стольких страждущих, что, если бы у меня был брат и меня попросили утешить его на смертном одре, клянусь, я бы прибил его кирпичом. Впрочем, как ни тяжело мне это далось, наш план сработал безукоризненно. Недели не прошло, и она заметно смягчилась. Снова стала кивать мне при встрече на улице и все такое. Два дня назад, когда мы случайно повстречались около их дома, она мне улыбнулась – такой, знаешь, слабой, ангельской улыбкой. А вчера… Ты помнишь этого священника, Уингема? Того носатого парня?
– Конечно, помню. Твой соперник.
– Соперник? – Бинго удивленно вскинул брови. – Ну, может быть, когда-то его можно было называть моим соперником. И то с большой натяжкой.
– Вот как? – спросил я, раздраженный его отвратительным самодовольством. – Если хочешь знать, совсем недавно в «Быке и коне» в Твинге, да и в других селениях вплоть до Нижнего Бингли, давали семь к одному, что ты проиграешь.
Бинго вздрогнул всем телом, обильно осыпав одеяло сигаретным пеплом.
– Ставки? – прохрипел он. – Ставки! Ты хочешь сказать, они заключают пари на самое сокровенное, на священное чувство… Проклятие! Неужели люди настолько утратили стыд и для них уже нет ничего святого?.. Выходит, ничто в мире уже не свободно от посягательств их омерзительной, животной алчности? Послушай, – задумчиво сказал Бинго, – а может, и мне поучаствовать? Семь к одному! Ничего себе! А кто предлагает такую цену? Впрочем, лучше не стоит. Могут превратно истолковать.
– Ты, я гляжу, совершенно уверен в победе, – сказал я. – Мне казалось, что Уингем…
– Он мне больше не страшен, – сказал Бинго. – Как раз собирался тебе рассказать. Уингем заболел свинкой и выбыл из игры по меньшей мере на месяц. Но это еще не все. Он должен был ставить в Твинге «Школьное рождественское представление», а теперь это поручили мне. Вчера вечером я зашел к старику Хеппенстолу и подписал контракт. Ты понимаешь, что это для меня значит! Целых три недели я буду в центре здешней культурной жизни, а потом меня ждет небывалый триумф во время премьеры. Все будут смотреть на меня с уважением, заискивать и все такое. Представляешь, какое это произведет впечатление на Мэри? Она увидит, что я способен трудиться, что во мне скрыта бездна достоинств, что я не легкомысленный мотылек, как она прежде думала, а…
– Я понял, понял, можешь не продолжать…
– В сельской глуши рождественское представление – очень важное событие. Старик Хеппенстол только им сейчас и занят. Со всей округи слетятся здешние шишки. Будет сам сквайр с семейством. Берти, дружище, это мой звездный час, и я его не упущу. Плохо, конечно, что я не принимал в этом участия с самого начала. Ты не поверишь: тупица священник, начисто лишенный воображения, выбрал для постановки кретинскую сказку из детской книжки столетней давности – ни единой хохмы, нет даже намека на юмор. Сейчас уже поздно менять пьесу, но я по крайней мере добавлю перца. Впишу забавные реплики и уморительные диалоги, надеюсь, это ее немного оживит.
– Ты же отродясь ничего не писал.
– Когда я сказал «впишу», я имел в виду «позаимствую». Для этого я и прискакал в Лондон. Ходил в «Палладиум» на ревю «Обними меня, детка». Там масса находок. Конечно, не так-то просто создать яркое театральное зрелище в сельском актовом зале, без настоящих декораций, с толпой дебилов от девяти до четырнадцати лет вместо труппы, но у меня кое-что уже вырисовывается. Ты ходил на «Обними меня»?
– Дважды.
– В первом действии есть просто классные места, можно передрать оттуда все эстрадные номера. Потом это шоу в «Паласе». Завтра перед отъездом схожу на утреннее представление. Уверен, там тоже найдется что-то стоящее. Короче, можешь не переживать насчет того, что я не в состоянии написать ни строчки. Все будет в лучшем виде, старина, в самом лучшем виде. А теперь, дружище, – сказал Бинго, уютно сворачиваясь под одеялом, – извини, но я не могу болтать с тобой всю ночь. Тебе-то что, ты завтра будешь бить баклуши, а я человек занятой. Спокойной ночи, старик. Закрой за собой поплотнее дверь и погаси свет. Завтрак в десять, я полагаю? Ну, пока. Спокойной ночи.
После этого я три недели не видел Бинго. Зато голос его слышал постоянно – он завел манеру названивать мне по междугороднему и советоваться по разным поводам: во время репетиций у него то и дело возникали вопросы. Это продолжалось до тех пор, пока однажды он не поднял меня с постели в восемь утра, чтобы спросить, нравится ли мне название «Счастливого Рождества!». Я решительно потребовал, чтобы он прекратил это издевательство, после чего он угомонился и на какое-то время исчез из моей жизни. И вот в один прекрасный день я зашел переодеться к ужину и увидел, что Дживс рассматривает здоровенное бумажное полотнище, наброшенное на спинку кресла.
– Это еще что такое, Дживс? – воскликнул я. Я с утра чувствовал слабость, и эта штука меня доконала окончательно.
– Это афиша, сэр, ее прислал мне мистер Литтл с просьбой обратить на нее ваше внимание.
– Что ж, считайте, что вам это удалось.
Я еще раз взглянул на афишу. Ничего не скажешь – она и вправду бросалась в глаза. Длиной она была не меньше семи футов, и большая часть текста была выполнена красной тушью такого яркого оттенка, какого мне в жизни не приходилось видеть.
Вот что на ней значилось:
Твинг
Сельский актовый зал
Пятница, 23 декабря
РИЧАРД
