Даром - Яна Каляева
Могучие рыцари салютуют мечами, едва одетые пышные красотки всех рас и расцветок призывно подмигивают, лукаво улыбаются потешные гоблины. Здесь есть приключения и отдых, задачки для ума и бездумный махач, друзья и враги — на любой вкус. А главное — всякое действие здесь вознаграждается. А вот чего в этом волшебном пространстве нет, так это сомнений, чувства вины, необратимых потерь. Здесь не бывает ситуаций, в которых попросту нет верного решения. Что бы ты ни делал — неизбежно окажешься прав.
Не то чтобы я не устал, не то чтобы никогда не хотел, чтобы все как-нибудь стало проще… Но вот это все — не мое, совсем не мое. Гейм-индустрия эксплуатирует человеческую потребность в гарантированном вознаграждении, подменяя настоящие достижения нарисованными. Реальность часто бывает тяжела, жестока и несправедлива, но на то она, черт возьми, и реальность, а я всегда был и буду ее частью.
Сворачиваю все окна.
Круговерть цветных карточек рассыпается в прах. Выдыхаю — и этот чужой Дар выходит из меня. Его никто не забирает, он попросту растворяется в пустоте.
Потому что Дар всегда отвечает чему-то внутри носителя. Чтобы получить ответ, ты должен был задать вопрос. Хотя бы один день, но ты правда должен был этого хотеть. Если Дару зацепиться не за что, он исчезает.
Открываю глаза таким же свободным от Дара, как и закрывал.
— Ну теперь-то ты уйдешь наконец? — устало спрашивает Надежда.
Странно, но сейчас у нее есть возраст — она чуть старше меня. Изменить прическу, одеться по-людски — симпатичная будет женщина. Лицо, правда, кислое, но это пройдет же когда-нибудь.
— Конечно, уже ухожу. Спасибо тебе, Надежда.
— Да не за что, — кривится она.
— И раз так вышло, что из-за меня ты не попадаешь в этой жизни в нирвану, или куда ты там собиралась… мой Дар же у тебя?
— Ну а как еще?
Значит, мой Дар ей подошел. То есть в глубине души она все-таки не против того, чтобы иметь возможность вторгаться в чужое сознание. Сразу возникло ощущение, что так себе она праведница. Впрочем, чья бы корова мычала. Никто не безупречен.
Уже в прихожей все-таки оборачиваюсь:
— У тебя теперь редкий и ценный и Дар, Надя. Будешь искать работу — знаешь, где найти мою фирму. У нас только что открылась вакансия, и как раз под этот Дар.
— Да вали уже, — устало отвечает Надежда. — Ладно, подумаю.
Выхожу из подъезда. Телефон в кармане оживает. Мама.
— Саша, что это… я ничего не понимаю! Как такое возможно? Я уже и не ждала… — Мама всхлипывает.
— Мама, пожалуйста, не надо плакать. Что случилось?
— Олег… он вернулся домой! Просто вышел из своей комнаты… словно и не уходил.
— Мама, все нормально. Так и должно быть. Я скоро буду у вас. Как там Олег?
— Плачет. Говорит, что не надеялся уже. Как это может быть? Я ничего не понимаю…
— Я же обещал, что найду его и верну домой. Всегда так было и всегда так будет. Ты только не волнуйся, мама.
— А как ты сам, Сашенька? У тебя-то все в порядке?
Что-то она чувствует материнским сердцем, и никакой Дар ей не нужен для этого.
Прислушиваюсь к себе. Как я — свободный от Дара?
Хорошо. По-настоящему хорошо. Словно разорвана наконец цепь, которая приковывала меня к тому, чем я был больше года назад. К одной ситуации, к одному желанию, к одному способу действовать.
Теперь я действительно свободен.
— У меня все хорошо, мама. Я уже еду к вам. Скоро буду.
Вместо эпилога. Другими глазами
17 декабря 2028 года
Чудовищно скучно. На часах 15:20. Через сорок минут пора будет выходить на очередное служебное мероприятие, которое, я знаю, моей скуки не развеет. Впрочем, ее уже много лет ничего не может развеять.
Всю жизнь наблюдаю, как люди пытаются скрыть от себя собственную внутреннюю пустоту: изображают радость, привязанности, интерес, стыд, страх… эту, как ее, любовь. Разница между нами в том, что они обманывают прежде всего себя, а я обманываю только их. Они в массе туповаты, так что это не особо сложно.
Ходить, говорить и притворяться таким же, как другие, мне пришлось учиться одновременно. В этом удалось достигнуть успеха — я всегда и во всем достигаю успеха. Единственным человеком, заподозрившим неладное, оказалась моя мать; должно быть, в младенческом возрасте у меня не получалось имитировать эмоции, которых она ожидала. Это искусство далось мне позже, но мать уже била тревогу — что-то, мол, не так с ее дитятком. Поначалу она таскала меня по детским психологам. Этих клуш нетрудно оказалось водить за нос, никакой опасности они не представляли. Но мать на этом не успокоилась, она собиралась обратиться к серьезным психиатрам, и вот их обмануть было бы уже намного сложнее — к восьми годам у меня выработался навык здраво оценивать свои текущие возможности. Потому матери пришлось погибнуть от бытового несчастного случая; крайне неосмотрительно с ее стороны было лежать в ванне, держа на бортике фен, включенный в сеть.
С отцом особых проблем не возникало — его не волновало ничего, кроме собственного перманентно раненого мужского эго. Достаточно оказалось следить, чтобы в доме никогда не переводился алкоголь, и с его помощью папочка планомерно ликвидировал себя сам. Но все-таки эта пьяная рожа раздражала, потому пришлось слегка ускорить процесс, подмешивая в спиртное токсичные вещества в дозах, неуловимых для судебно-медицинской экспертизы. В итоге отец сделал мне подарок на восемнадцатилетие — освободил жилплощадь. Навсегда.
Учеба, экзамены, карьера — все это давалось настолько легко, что не вызывало ни малейшего интереса. Изучение людей, их реакций и представлений о себе поначалу занимало чуть больше. В детские годы казалось, что человеческое поведение невозможно понять, его можно только выучить: на похоронах изображаем грусть, после успешно сданного экзамена — радость, когда удалось кем-то воспользоваться — благодарность. Надо только запомнить и натренировать до автоматизма соответствующие наборы мимики, жестов, устоявшихся вербальных конструкций.
Но и так называемый внутренний мир оказался не таким уж сложным уравнением. Люди проецируют внутрь себя смесь из социальных конструктов, биохимических реакций и случайно собранных травм, и этот коктейль считают уникальной
