#Бояръ-Аниме. Имперец. Том 1 и Том 2 - Владимир Кощеев
Тренер кинул взгляд на цесаревича, и мне почему-то показалось, что он знает больше, чем говорит. А затем Разумовский развернулся ко мне и внезапно проговорил:
— Что, кстати, очень любопытно, — заявил тренер. — О чем думал в момент исполнения техники?
Я ответил не сразу, вспоминая тот день и наблюдая, как Василиса двигает воду. Девушка почувствовала мой взгляд, подняла глаза и ожидаемо уронила все снаряды.
— Корсакова! — тут же рявкнул Разумовский. — Ты сюда пришла глазки строить или тренироваться⁈
Девушка вспыхнула и, нахмурившись, начала повторять технику.
— Ну зачем вы так? — спросил я вполголоса.
— За надом, — отозвался Разумовский. — Маг обязан контролировать свою технику даже при болевом шоке. Не говоря уже о чужих взглядах. Пусть учится удерживать магию в любых условиях.
Разумно, конечно. Но я вот не был уверен, что девушка поймет такую глубокую причинно-следственную связь.
— Итак? — тренер вернулся к нашей беседе.
— Ни о чем особенном, — ответил я. — Вспоминалось просто, как белье сохло в детстве.
В родительском доме.
— Хм-м-м, — задумчиво протянул мужчина, но комментировать не стал. — Что ж, ладно. Вернемся ко второй стихии. Ветер, с одной стороны, проще воды — у него нет трех состояний. С другой стороны, сложнее. По-настоящему действенные техники Воздуха требуют много сил.
Разумовский наклонился к песку у нас под ногами, зачерпнул горсть, пересыпал из ладони в ладонь.
— Воздух редко используют самостоятельно. В основном — это техника усиления и поддержки.
Тренер махнул рукой, песок полетел красивым росчерком, напоминая полумесяц. Но не осыпался под ноги, а продолжил нестись по полигону с огромной силой, пока, наконец, не впечатался в возведенную предыдущими студентами стену, оставив в ней глубокий рубец.
— Ого, — прокомментировал я.
— В умелых руках даже песчинка может убить, Мирный, — усмехнулся Разумовский. — Ну или осколок льдинки.
Я перевел на мужчину взгляд, но тот даже не посмотрел на меня: был слишком занят и горланил на Ивана с Василисой.
— Так вот, — вновь вернувшись к нашей беседе, проговорил тренер. — Ветер. Лучше всего дается эта техника, когда контролируешь дыхание. В Китае, например, студентам целый семестр дыхательные практики преподают, прежде чем проводить инициацию, но у нас тут все по старинке, то есть, по классике. Вдох через нос, выдох через рот. Твоя задача заставить долететь любой предмет до конца поля. Рекомендую начать с чего-то мелкого, типа копейки. Работай.
С этими словами мужчина ушел к цесаревичу, на ходу распекая Новикова с каким-то особенным смаком.
Вдох через нос, выдох через рот. Ну, охренеть помог.
Я вздохнул, порылся по карманам. Копейки не было, нашелся забытый лист бумаги с почеркушками с какой-то пары. Сложив из него самолетик, я запустил этот шедевр оригами над полигоном. Пролетев положенное такой конструкции расстояние, самолетик оказался подхвачен потоком ветра, сделал пару бессмысленных кульбитов и некрасиво шлепнулся на песок.
Сначала я хотел к нему подойти, а потом подумал — ну какого черта? Я ж тут изо всех сил левитацию тренирую. Надо попробовать его пододвинуть.
Спустя пятнадцать минут гипнотизирования самолетика, который еще немного потаскало ветром по полигону, пришлось прийти к неутешительному выводу — воздух не моя любимая стихия.
— Мирный, ты чего там прохлаждаешься? Я не понял, ты тренируешься или о вечном думаешь? — орал Разумовский, впрочем, без особого огонька.
Я вздохнул, чувствуя раздражение перед этой стихией. Просто борьба с ветряными мельницами в реальных условиях. Дыхательные практики — это, конечно, прекрасно, но я лучше кружок по полигону дам, толку будет больше.
Задав с места высокий темп, я поспешил скинуть лишние эмоции в атмосферу. Беговая дорожка пружинила под ногами, каждый удар подошвы о покрытие словно отдавался эхом в голове.
Воздух.
Ветер.
Где я близко сталкивался с ветром? В голове проносились самые яркие первые разы: первый взлет на самолете, первый прыжок с парашютом, первая тачка с открытым верхом. Я ловил ветер, падал в ветер, сопротивлялся ему, где-то даже подчинялся этой могущественной стихии, но никогда по-настоящему не чувствовал.
Воздух перманентно присутствует в жизни любого человека, такой естественный, что на него никто не обращает внимания. Шелест листвы летом, поземка зимой, осенние тучи, лепестки осыпавшихся цветов по весне…
Вдох-выдох.
Я бежал, но не видел полигона. Перед глазами, точно строчки в поисковом запросе, бегали обрывки обеих жизней. Одной — слишком короткой, но все еще такой цветной, и другой — слишком насыщенной, а потому уже порядком выцветшей.
Рука в окне автомобиля? Нет, нет то.
Гул турбин под крылом самолета? Тоже не то.
Шаг в пустоту на пяти тысячах метров?
Стропы параплана?
Хлопнувшее окно?
Вдох-выдох. Вдох-выдох.
Дорожка под ногами уже не пружинила, казалось, что она липнет к подошвам.
Вдох-выдох, вдох-выдох.
Память выдернула откуда-то из самой позабытой глубины блеклое-блеклое воспоминание прошлого детства.
Мы сбежали из лагеря посмотреть закат. Мальчишки, впервые увидевшие море, не могли на него налюбоваться. Кроваво-алый диск соскальзывал в бесконечную морскую гладь, мы стояли на краю скалистого обрыва, на самом краешке выжженной летним солнцем земли. Оранжевое небо было такое чистое, словно его отлили из стекла.
И ветер.
Ветер, как прикосновение пьянящей свободы, прикосновение чистой силы, как обещание лучшей взрослой жизни. Я стоял на обрыве и думал, что передо мной открыты все дороги и весь этот бесконечный мир будет принадлежать мне.
Тогда, будучи ребенком, я не думал, что моей стихией станет война. Это был миг такой прекрасной детской наивности, чистой веры в лучшее будущее.
Дул свободный ветер, и я дышал полной грудью.
Вдох-выдох. Вдох-выдох.
Усталость обрушилась в одно мгновение, вырвав меня из воспоминания. Я замедлился и сделал еще несколько шагов по инерции.
Поймал восхищенный взгляд Ивана, напуганный — Василисы и усмешку Разумовского, впрочем, не доходящую до глаз.
И огляделся.
По ходу моего бега на пару метров в высоту в воздухе висели мириады песчинок. Висели, не двигаясь, словно попали в густую, прозрачную смолу. Блестели в свете новеньких желтых фонарей. Каждая — словно бесценное воспоминание, хранящееся в моей уставшей памяти.
Вдох-выдох.
Я прикрыл глаза, и песок осыпался на беговую дорожку.
— Поздравляю, Мирный, — негромко произнес Дмитрий Евгеньевич. — Ты с первого раза открыл стихию Воздуха.
Москва, бар «Северное сияние», Алексей Ермаков
Глава рода Ермаковых редко приезжал в Москву. Он не был большим фанатом мегаполиса, столичных интриг и расшаркиваний с прочими аристократами, которых тут можно было встретить на каждом шагу.
Но время от времени Дмитрий Алексеевич Романов изъявлял желание пообщаться с университетским другом. Так что Михаилу Олеговичу Ермакову приходилось вылезать из свой сибирской берлоги, отряхивать пыль с личного воздушного флота и, забив грузовой отсек ништяками, ярко характеризующими сибирское радушие, лететь в Москву.
— А ты, я смотрю, над интерьером поработал, — проговорил мужчина, осматривая помещение бара, купленного во время очередной такой поездки к Его Величеству.
Приобретено заведение было случайно, практически нечаянно, в чем Михаил Ермаков на следующее утро ужасно бы раскаивался, если бы не ужасная головная боль.
— Сделал ближе к народу, — ответил Алексей.
— Это хорошо, — покивал мужчина, — это правильно.
Сегодня заведение было закрыто под частный заказ, так что обслуживающий персонал был готов исполнить любое пожелание владельцев, только свистни.
Но владельцев интересовало лишь вкусно покушать и побеседовать о том. О сем. Об этом.
— Я что-то должен знать, прежде чем мне об этом расскажет Дима? — спросил глава рода Ермаковых, щедро намазывая перекрученное со специями сало на хрустящую белую булочку.
Алексей на мгновение задумался, вспоминая события прошедших недель.
— Пожалуй, все самое интересное было в новостях, — проговорил юноша. — Разве что наша фракция приобрела очень ценный и весьма перспективный актив в лице простолюдина Александра Мирного. Но, учитывая все, что я о нем знаю, думаю, парню при первом удобном случае вручат титул.
— Мирный? Слышал, слышал… — Ермаков-старший прервался на жевание бутерброда. — Слышал, он отжал бар на территории Нарышкиных.
— Да, — коротко ответил Алексей. — И он любезно предоставил нам территорию для урегулирования конфликтов между юными представителями фракций.
— Зарабатывает на вас, парнишка, значит, — усмехнулся Михаил Олегович.
— Не без этого, — кивнул Алексей. — Но вчера
