Измена. 100 дней новой жизни - Анастасия Леманн
– Мне безумно хорошо с тобой! Так бы и разорвал тебя всю!
Я не верю своим ушам. Мне это кажется? Внутри всё сжимается.
Что происходит?
– Иди сюда, сладкая!
– А твоя не зайдёт?
– Моя секретарь, если что, маякнет, Маруся в курсе! Она знает, что ты моя девочка!
Приоткрываю дверь, и ноги к полу прирастают. Его девочка… Кто его девочка?
Смотрю прямо перед собой. На столе главного врача лежит… Наш гинеколог Оксана…
Закусываю губу до крови. Вот и всё. Кажется, это конец…
Я постоянно вспоминаю этот момент, я не могу, меня всю выворачивает изнутри. Всю. Мне кажется, что меня просто вывернет изнутри.
– Отпусти, пожалуйста! – спокойно произношу я. – Я ничего не взяла из твоих вещей! Все твои вещи на месте!
Смотрю в его глаза. Как он был мне дорог и сейчас стал таким чужим. Он стал настолько мне неприятен, что мне хотелось быстрее уйти в другую сторону.
– При чём тут вещи? Что происходит?
– Ничего не происходит!
– Ты моя жена!
– И что?
– Ничего!
– Я тебя прошу ночевать дома, а не где-то там!
– Я ночевала не где-то там, а в своём доме! Это мой дом! Я там выросла!
– Твой дом – это мой дом, где мы живём! Мы семья! Понимаешь, мы семья!
– Мы там больше не живём!
Больно сжимает мой локоть, мне кажется, что он сейчас мне руку сломает. До боли. Опять этот гнев в глазах. Опять эта ненависть. Отчаянная ненависть, от которой невозможно спрятаться.
– Отпусти, мне больно! Не трогай меня больше, Руслан, иначе…
– Иначе что? В ментовку побежишь?
– Надо будет, побегу, отпусти меня!!!!
– Я тебя очень прошу… Ты моя жена, моя семья! Услышь это, пожалуйста! Я хочу, чтобы ты ночевала дома! Ты меня поняла?
Сжимает руку так, что мне кажется, что он её сломает, такое чувство гадливости, боли, я даже не знаю, как это описать.
– Отпусти меня, Руслан, и больше не трогай! Ты всё решил сам!
Вырываюсь и быстро бегу к выходу. Меня всю трясёт. Внезапно резко замираю. Твою мать, опять колит в сердце. У меня с детства с ним патология, много обследовалась, вроде всё было хорошо, но что сейчас, почему так не вовремя, почему…
* * *
– Кофе?
Воронов пристально смотрит на меня. Глаза такие особенные и важные. Я не знаю, почему именно так к нему потянуло. Майор… Ему почти сорок лет, взрослый мужчина, взрослый. А так смотрит. У него особенный взгляд, и у меня особенный взгляд на него. Я всё больше это понимаю. Что он мне дорог и очень сильно нравится. Что мои чувства к нему всё сильнее и сильнее.
Я пытаюсь с этим бороться, бегу от них, не просто бегу, я от них улетаю, но они всё равно преследуют меня.
Больше всего я боюсь, что это любовь, как была с Русланом Дунаевским, такая же сильная и сумасшедшая, я даже не хочу вспоминать Руслана, что со мной было, как я с ума сходила.
Я же рыдала ночами по Руслану. Он на меня никакого внимания не обращал, а старательная студентка Влада всё старалась, я очень хотела быть с ним, я готова была на всё.
Такого чувства я больше не хотела и надеялась, что с Вороновым всё будет не так. Я больше не смогу.
– Да!
Слегка касаюсь левого бока. Давно не было такой боли. Это сердце или что?
Да что со мной такое, что происходит. Ладони липкие. Ногти в них впиваются. Страх какой-то. Непонятный, и я не знаю, что это такое…
– С вами всё хорошо?
Воронов обеспокоенно смотрит на меня. Киваю, а сама чувствую, что сейчас с груди выпрыгнет сердце.
Какого хрена со мной происходит…
– С вами точно всё хорошо, Влада?
Воронов обеспокоенно смотрит на меня. В его взгляде что-то особенное. Я могу честно признаться.
Я киваю, а у самой бок колет всё сильнее. Ну почему именно сейчас всё не вовремя.
Может, правда, кардиограмму сделать? Сапожник без сапог.
– Спасибо, всё хорошо!
Внутри всё сжимается до боли…
– Виктория и Марина переводили Антону крупные суммы денег, больше ста тысяч! Владимира! Владимира, вы слышите меня?
Я пытаюсь что-то сказать, как внутри жжёт огонь. Господи, неужели у меня инфаркт…
Хватаюсь за стол. Боже, как больно, как…
Я широко распахиваю глаза. Боль сильная. Сердце болит. Сильно. Колет…
Боль не проходит, и я шумно дышу, да что это, что…
– Малыш, ты как?
– Всё хорошо! Что сказал доктор? Что со мной? Скажи мне, я переживаю! Что со мной будет?
Озираюсь и понимаю, что я в больничной палате. Господи, что со мной случилось…
Руслан, сидевший у моей кровати, поцеловал мою руку.
– Он сказал, что всё лечится, детка, и всё будет хорошо! У тебя сейчас возьмут кровь, ты пройдёшь некоторые анализы, а я скоро зайду к тебе!
Я смотрела на него. Наверное, он не умел врать, а может, известие было настолько страшным, что сломало этого брутального сильного мужчину. Его голос дрожал, и он говорил мне это, старательно отводя взгляд. Сам врач, наверное, всё понимал. Твою мать… Я же была на встрече, на обеде с Вороновым и совершенно плохо помню, как упала и потеряла сознание.
Я провела рукой по волосам.
– Всё хорошо, Руслан!
Он поднял на меня голову и посмотрел мне в глаза, я видела, что в них читалась печаль и боль. Моё дыхание перехватило, хотелось плакать, но я понимала, что нельзя. Он коснулся губами моей руки.
– Я люблю тебя, детка! Люблю больше жизни! Верь мне, девочка!
Я улыбнулась уголками губ, я не верила. Давно не верила, а сейчас особенно.
* * *
– Влада! Вы меня слышите?
Я с трудом открываю глаза. Воронов.
– А вы что тут делаете?
Я утопаю в большой подушке.
– Приехал к вам! Ваш невролог, Алина Владимировна и подруга меня провела!
Смотрю на него, а слева бешено стучит. До безумия.
– Влада, вы что-то ели или пили подозрительного?
Воронов не сводит с меня взгляда, а у меня бешено всё стучит внутри. Отчаянно. До жути. Всё…
– Нет!
– Вы уверены?
– Уверена! У меня просто произошёл приступ! С детства с сердцем проблемы!
– Я так не думаю, столько не было, и сейчас проблемы! Как-то очень странно!
Дверь в палату открывается.
У меня всё внутри сжимается.
– Господин Воронов, я бы попросил, чтобы вы вышли из палаты из моей жены!
Что-то пытаюсь ответить, но не могу, отчаянная сильная боль всё сильнее давит на меня. Отчаянная сильная боль…
Воронов
У меня в жизни было многое, сильно многое. То, от чего я отказался. Намного.
У меня в жизни было разное, вспоминал. Я вспоминал Лену, очень часто. Очень.
Она ушла, только я не переживал. Я совсем не переживал. Сказала, что моя жизнь – жить бобылём. Что я вечно на работе. Что мои преступники и те, кого я защищаю, мне важнее. Что я своеобразный Бэтмен из Готэма.
Я и сам хотел уходить, понимал, что время к сорока.
Что пацану нужна мать, Лена так ей и не стала.
Я часто вспоминал погибшего брата, что обещал, что обещал ему, умирающему после той страшной автокатастрофы, заботиться о Никите, что пацан для меня – всё. Так и вышло, Никита стал смыслом моей жизни, Никита стал для меня всем. Только вот Лена не смогла найти с ним общего языка, нет, она ни в коем случае не обижала пацана, я бы ей и не дал, но он был для неё чужим. Это видел не только он, это видел и Никита, который не понимал, за что Лена так к нему относится и что он сделал…
Мальчик был ни в чём не виноват, и часто Игорь ловил себя на мысли, что лучше бы он погиб в той катастрофе, а брат выжил, лучше бы он, но судьба