Украинская зима - Петр Немировский
Вороны Берковецкого кладбища
Слышал взрывы? — спросила Наташа, когда я открыл глаза и потянулся, выпростав руки из-под одеяла.
— Нет. А что, были взрывы?
— Ты что, шутишь? Два прилёта в Шевченковском районе, разбило ТЭЦ. Ты что, и вправду не слышал, как свистели ракеты?
— Нет. Я слышал, как храпел Тарас в соседней комнате. Так я залез с головой под одеяло. Может, поэтому ничего не слышал.
— Это пипец. Уедешь, так и не услышав ни одного взрыва.
— Не переживай, ещё услышит, ещё бабахнет, — сказал Тарас, войдя в комнату. — Ну что, сынку, вставай. Я нагрел вареников. Казак с утра должен плотно поесть, чтобы быть готовым бить москалей. Ты не замёрз? У нас тут не Африка, батареи еле топят.
— Нет, не замёрз. Я ведь спал в одежде и под двумя одеялами.
— Ну то добре. Тогда вставай. Ты же хотел с утра на кладбище поехать, а после обеда нам нужно будет Влада из больницы забрать. Он сам, без нас, домой не доберётся.
Приблизительно через час мы с Тарасом подъехали к широкой арке старого Берковецкого кладбища. Я купил у продавщицы большой букет роз, рассчитался с таксистом, и мы с Тарасом пошли по дорожкам кладбища к могиле моей бабушки, умершей сорок пять лет назад.
Сыпал мелкий снежок, покрывая сплошным мягким ковром дороги, гранитные плиты, кресты, кубки скорби, кусты и старые деревья. У входа на кладбище ещё стояло несколько посетителей и работников кладбища. Но по мере нашего удаления вглубь посетители полностью исчезли. Лишь изредка по дороге проезжала какая-то машина, а потом снова всё замирало, погружаясь в вечную недвижность и покой. Только медленно падал снег, и ещё, чем-то напуганные или недовольные, с дерева на дерево порой перелетали вороны.
Уже второй день я ездил по Киеву, имея возможность наблюдать (пока только из машины) за изменениями в городской архитектуре. Изменения были значительными. Город был застроен новыми модерновыми зданиями, целыми роскошными архитектурными комплексами. Иногда мне даже было трудно понять, в каком районе города я сейчас нахожусь, до того всё было неузнаваемо. Зато здесь, на старом Берковецком кладбище, время действительно остановилось. Здесь всё было точно таким же, как и четверть века назад.
— Ты знаешь, где могила? Ты уверен, что найдёшь? — уточнил Тарас.
— Я знаю номер участка — 113-й. Вроде бы это недалеко отсюда. Мы всегда заходили к ней со стороны старых ворот, оттуда я нашёл бы дорогу с закрытыми глазами, а вот от новых ворот я туда никогда не ходил. Не беда, найдём. Места знакомые, очень знакомые, — уверял я Тараса, хотя, по правде сказать, смутно догадывался, что блуждаю, уже не ориентируясь, в каком месте кладбища мы находимся. Нумерация участков была совершенно запутанной, лишённой всякой логики.
Неосознанно я засунул руку в карман джинсов и нащупал там холодную бронзовую шестиконечную звезду на цепочке, — талисман, переданный мне сыном в дорогу. «Боже, приведи меня туда. Мне это очень важно. Я знаю, что чудес не бывает. Всё равно — please — сделай это».
— Вон дядька какой-то идёт. Сейчас у него спросим, может, он подскажет, — сказал Тарас, указывая рукой на какого-то мужчину среднего возраста, шедшего по дороге неподалёку.
— Вы не подскажете, случайно, как нам попасть на 113-й участок?
— Вам нужен старый еврейский участок? Конечно, знаю. Он рядом с татарским участком, так?
— Да. Точно.
— То вы ж, хлопцы, идёте совсем в другом направлении. Считайте, вам повезло, что встретили меня. Идите за мной. Я здесь, на этом кладбище, чуть ли не родился, здесь работаю всю свою сознательную жизнь, — не без гордости сообщил мужчина.
— Здесь вы и умрёте, — пошутил Тарас.
— Умирать я как раз и не собираюсь, — возразил мужчина сердито.
По пути он поведал, что родился в роддоме неподалёку от кладбища, живёт тоже рядом и работает здесь смотрителем уже почти тридцать лет, поэтому знает тут каждую тропку. Он с увлечением стал в подробностях рассказывать нам истории из «бурной» кладбищенской жизни, но Тарас его перебил:
— Я слышал, что здесь будут хоронить погибших воинов ВСУ, это правда?
— Да, сейчас расчищают место возле одного старого участка, там уже никто не ходит. Теперь там готовят новый участок для наших военных. Но это в другой стороне, отсюда далеко… Вот, хлопцы, мы и пришли. Узнаёшь? — обратился он ко мне.
— Да, теперь узнаю. Мне вас Бог послал, — поблагодарил я его.
Попрощавшись, мужчина ушёл. А мы с Тарасом стали ходить по рядам, разыскивая могилу моей бабушки. Каждый ходил по выбранному ряду, я сказал Тарасу, какой формы памятник, какое имя выгравировано на гранитном камне и что на том памятнике две фотографии — бабушки и деда.
Снега здесь было едва ли не по колено, снег быстро забился мне в ботинки, джинсы снизу тоже были в снегу.
— Нашёл! Юрка, я тебя нашёл! Так ты, оказывается, уже похоронен. Иди-но сюда.
Я подошёл к знакомой могиле. С серого гранитного камня на меня смотрели бабушка Хана и дед Иосиф.
— Это твой дед? Блин, как ты на него похож! Одно лицо. Натурально.
А я, присев на корточки, стал сгребать рукой снег с плиты; сгребал аккуратно и тщательно так, чтобы на плите не осталось ни одного комочка грязи или снега. Мои ладони стали красными от холода, ладоням стало горячо до боли.
Очистив плиту, я положил на неё «веером» принесённые розы. Погладил керамическую линзу с фотографией бабушки.
«Бабуля, вот, пришёл к тебе. Повидаться. Уже сорок пять лет без тебя. А всё равно с тобой. Мама умерла в Нью-Йорке, у неё там похожий памятник, как и у тебя. Она всегда хотела умереть здесь и лежать возле тебя. Не получилось…»
Я гладил холодную гладкую линзу, внимательно всматриваясь в фотографию. Бабушка на этой фотографии мне всегда казалась старенькой, с выражением неизбывной заботы на лице, так как всю жизнь, до последнего дня, заботилась о всей семье — о родителях и обо мне с братом. Но сейчас я вдруг увидел её на этой же фотографии совсем иной — не невзрачной старушенцией, согнувшейся под бременем повседневных забот, а женщиной, ещё полной сил, с очень красивыми благородными чертами лица, женщину, полную достоинства и высокого ума.
И тут до меня впервые дошло, что именно такой бабушка и была, а все её редкие качества — мудрость, чувство собственного достоинства, красота — были скрыты, задвинуты на задний план тяжелейшим бытом и испытаниями, выпавшими на её долю.
— Твой дед тоже здесь похоронен? — спросил Тарас.
— Нет, дед погиб на фронте. Мы просто приклеили на этой плите и его фотографию. Когда началась война, он пошёл ополченцем на фронт. И вскоре попал в окружение под Киевом. Как я теперь понимаю, та война с немцами была чем-то похожа на нынешнюю, а именно тем, как воюют русские. Когда-то их командование согнало тысячи необученных мужчин и без подготовки, без оружия бросило на передовую против Вермахта. «Винтовку добудешь в бою». Кому
