Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1962 год
...Наш катер отваливает от дока и, кренясь на крутой волне, идет к порту.
— Вот здесь и здесь будут причалы! — показывает на пустынный берег рулевой. — И не узнать тогда Сухого лимана. Как говорится, шагает семилетка...
Басовитый гудок снующего неподалеку от нас буксира заглушает его слова.
Я смотрю на эти берега, потом вперед, где выстроились на рейде суда... И снова вглядываюсь в громаду дока, который стальным бастионом вписался в облик нового города.
Альберт Пин, наш спец. корр.
Фото А. Вагина и Б. Головни
Рудольф Дауманн. Ад живых людей
Пришел человек в Киви-Киви
«Друзья, в те годы, когда я еще не открыл алмазные россыпи, у меня часто не бывало даже сухой корки хлеба. А если и перепадала кукурузная лепешка, то это была заслуга моего верного негра Баантумичо.
Плохо бы мне пришлось в ту пору, если бы не Баантумичо. Ведь у меня не было ни гроша за душой».
Так обычно начинал фламандец Тиль Брюггенсен длинную историю открытия им алмазных россыпей в Киви-Киви на берегах Касаи, одного из больших притоков могучей Конго. Именно Тиль и дал старт человеческому безумию, появившись в Леопольдвиле с карманами, набитыми алмазами. Через несколько дней после возвращения Тиля сотни людей устремились за счастьем в болота Киви-Киви.
«Леопольдвиль, столица Бельгийского Конго, расположен неподалеку от Стэнли-Пула, где великая река Конго расширяется, словно воды ее набираются сил, готовясь с грохотом низвергнуться с гор бесчисленными водопадами и быстринами. Европейцы называют город Леокином, или Лео. Здесь начинается судоходство по великой реке и ее притокам.
Принято считать, что в Леокине двести тысяч жителей. Однако порой их бывало не больше ста пятидесяти тысяч. В дни же контрактации рабочих и во время больших базаров население этого удивительного города возрастало до трехсот тысяч человек за счет добродушных негров и высокомерных мулатов. И нигде во всей громадной Африке европейцы не чувствовали себя тогда уверенней, чем в Леокине, и нигде белый не был таким полновластным хозяином негров, как в бассейне великой реки. В дни открытия алмазных россыпей в Леокине произошел и тот случай, — продолжал свой рассказ Тиль, — когда ревнивый негр сбил с ног пьяного агента, не стерпев, что белый вербовщик ударил хлыстом его стройную темнокожую жену. «Ужасное» происшествие. Само собой разумеется, на следующий же день по приговору суда негр был повешен перед ратушей. Повешен с надписью на груди: «Бунт, покушение на государственного служащего и грубое нарушение порядка в городе».
Вдова негра, с горькими воплями раздиравшая себе лицо, была тотчас выслана из Леокина под тем предлогом, что родина ее — Португальская Ангола. Удалось ли ей вернуться? Скорее всего, кто-нибудь недурно заработал, перепродав ее в одно из увеселительных заведений Леопольдвиля или Браззавиля. Конечно, торговля рабами давно запрещена... И как это негры ухитряются попадать в неволю?
Однако здесь речь пойдет не о черных жемчужинах из племени банту, а о ценностях, по мнению предпринимателей, куда больших — об алмазах. Удивительней всего, что эти драгоценнейшие камни не что иное, как углерод. Если у вас есть желание и деньги, можно алмазы просто жечь. В пламени дуговой лампы алмаз ярко вспыхивает, мгновенье — и бесследно исчезают три-четыре карата. Сгорит без остатка; в воздухе растворится углекислота и поможет росту бананов, сладкого картофеля, а то и маниока...»
О маниоке Тиль говорил подробно, но с явным отвращением:
«Как появился маниок в Африке? Родина этого ядовитого клубня, вес которого нередко достигает нескольких десятков фунтов, — Южная Америка. Но когда белые стали охотиться в лесах на негров, волей-неволей пришлось позаботиться и об их пропитании. Для рабов всегда считалось хорошим самое дешёвое, а потому в Конго стали выращивать маниок».
Сам Тиль Брюггенсен родился в деревушке Бишоот у Малдегема, неподалеку от известного старинного города Брюгге.
В 1914 году разразилась война. Провоевав с немцами три года, молодой пулеметчик был в 1917 году отравлен газами. Он долго болел и, несмотря на заслуги, так и не нашел работы на родине. Отчаявшись, он согласился на перевод в Бельгийское Конго сержантом колониальных войск. Демобилизовавшись, Тиль попробовал заняться возделыванием маниока. Но Бельгийский банк закрыл ему кредиты, и Брюггенсену пришлось из Базоко, что в среднем течении Конго, возвратиться в Леокин и искать работу. Награжденный высшим бельгийским орденом, Тиль надеялся на поддержку правительства, но глубоко ошибся. Дело в том, что у Тиля был существенный недостаток — все вещи он называл своими именами.
Вымогательство у коренных жителей Конго он не называл «подарками благодарного населения», а просто грабежом. Вместо «руководства неграми для воспитания из них полноценных рабочих» он говорил о принудительном труде на плантациях, о разбое белых чиновников. Встречая военного коменданта или губернатора провинции, он громко приветствовал их: «А, старый кровопийца!.. Конголезский палач!» Неудивительно, что Тиля пытались выжить из Бельгийского Конго любыми способами. И, конечно, для такого человека у правительства работы не было. В конце концов Тиль решил действовать самостоятельно.
В сопровождении своего верного мичолунги, захватив лишь крупнокалиберное ружье для охоты на слонов и острый тесак для рубки девственного леса, Тиль отправился в малярийные дебри реки Касаи. В Леокине вздохнули свободней: наконец-то тропическая малярия заставит замолчать опасного болтуна!
Длина Касаи — две тысячи километров, и в дождливый период она несет воды раз в двадцать больше, чем Рейн около Кёльна во время паводка. В среднем течении Касаи проходит граница между Португальской Анголой и Бельгийским Конго. Там, где на сотни километров простирался тропический лес, Тиль и решил поохотиться. Конечно, охотиться на слонов запрещено, а лицензия на охоту стоила куда больше, чем вся давно проданная Тилем ферма. Но в Анголе действуют другие охотничьи законы, чем в Конго, да и кто будет в непроходимых болотах разбирать, откуда взялись слоновые бивни. Двадцати полновесных бивней вполне хватило бы, чтоб наконец-то уехать на родину — в Европу, где над крышами кирпичных домов Бишоота проносится свежий северный ветер.
Молодого мичолунги Тиль укрыл когда-то от погони: негр бежал от невыносимой принудительной работы со строительства железной дороги в Линди. Тиль убил обеих собак-ищеек и до смерти напугал надсмотрщиков.
На груди у слуги красовался знак, удостоверяющий, что негр работает по контракту и освобожден от всех других принудительных повинностей. Знак этот Тиль попросту «взял» из стола бельгийского комиссара по труду во время своего последнего визита.
Тиль и Баантумичо понимающе улыбнулись друг другу, раздобыв бесплатно билеты на пароход от Леокина до Порт-Франки. Они отправились в путь: белый — на верхней, черный — на нижней палубе, где сотня цветных ютилась на двадцати пяти метрах. Единственное удобство подобного путешествия — остановки на ночь.
Все цветные пассажиры высыпали на берег, разводили костры, варили маниок в помятых жестянках из-под бензина. Иногда им удавалось поймать в лесу нескольких гигантских лягушек, болотных черепах или молодого крокодила; собрать дюжину улиток величиной с кулак.
Комендант Порт-Франки на реке Касаи запретил Тилю и его слуге ехать дальше. «Без провианта, без товаров для обмена, без десяти по крайней мере негров носильщиков экспедиция состояться не может» У вас детское представление о первобытном лесе, господин Брюггенсен,— заявил комендант. — Это вам не увеселительная прогулка в Альпах, с рюкзаком за плечами. А мне придется отвечать, если вы попадете крокодилам в пасть, не говоря уже о расходах на розыски. Или снарядите экспедицию, как полагается, или немедленно вернитесь в Леокин!»
Но Тиль, не вняв советам, в одно прекрасное утро исчез вместе со слугой, успевшим завести дружбу со всеми чернокожими солдатами.
Посланные за беглецами патрули вернулись через десять дней ни с чем. «Лес велик, широка Касаи, громадны крокодилы, и узка тропа в Анголу, — пели, возвращаясь, негры. — След белого растаял, как роса жарким утром. Никогда нога его не ступит на землю Порт-Франки, его поглотили джунгли и болота Киви-Киви».
Возвращение
Через десять месяцев, в разгар тропических дождей, Тиль снова появился в Порт-Фрэнки, оборванный, исхудавший, поддерживаемый верным Баантумичо, черное лицо которого казалось серым. Ружья не было, а нож сточен до стилета.
Когда комендант вздумал подарить Тилю новую одежду, Брюггенсен прохрипел: «Недурной обмен, капитан! За сто тысяч бельга не отдам эти лохмотья. Не судите по виду!»
