Литературная Газета - Литературная Газета, 6580 (№ 50/2016)
Когда я писал эти строки, стало известно, что Константин Райкин отмечен как Человек года Ассоциацией театральных критиков России за смелые и бескомпромиссные методы отстаивания свободы в искусстве и творчестве. Жаль, что не за актёрский и режиссёрский талант. Крайне волнительно, что внимание СМИ и общественности до сих пор, как в 90-е годы, привлекают только истеричные с оттенком антигосударственности поступки. Сейчас, когда Россия сталкивается с новыми вызовами, в том числе и предвыборными, это по меньшей мере недальновидно.
«Все мы похожи на публику, что дерётся из-за билета в трамвае, тогда как рельсы обрываются в пропасть». Эту цитату из Андрея Белого нынче почти затёрли. А зря. Её актуальность остра как никогда…
Дом окнами на кдадбище
Дом окнами на кдадбище
Книжный ряд / Библиосфера / Объектив
Неверов Александр
Теги: Анастасия Ермакова , Пластилин
Анастасия Ермакова. Пластилин. – М.: Дикси Пресс, 2015. – (Серия: Романы от Дикси). – 288 с. – 1000 экз.
Главная героиня романа Полина и её муж Андрей – литераторы, пишущие не только «для души», но и ради заработка: она сочиняет любовные истории «непременно со счастливым концом» для журнала «Женские советы», а супруг-поэт – «криминальное чтиво». У них растёт пятилетняя дочь Катя. Им хочется второго ребёнка… Но истинное призвание Полины – помощь детям-сиротам. Неслучайно судьба привела её к волонтёрам, которые регулярно ездят в интернаты и детские дома, привозят ребятам подарки, устраивают конкурсы, мастер-классы и т.п. Основная сюжетная линия связана с решением Полины удочерить десятилетнюю Киру, оставшуюся без родителей.
Для этого «целый ворох бумаг надо собрать, кучу инстанций обойти». Кроме того, Андрей и Катя от идеи удочерения не в восторге. А потом возникнут и более серьёзные проблемы: муж уйдёт из дома, Полина останется без работы… Тяжёлый конфликтный характер Киры в новообретённой семье проявится в полной мере: она будет постоянно дерзить, обижать Катю, подворовывать… Полину начнут одолевать сомнения: не совершила ли она ошибку, и даже – не вернуть ли Киру в детдом?
Каждый такой дом – место, куда «страшно войти внутрь – там сразу со всех сторон хлынет горе, горячее чужое горе» брошенных детей. А волонтёрам, пытающимся им помочь, надо немало сил, великодушия и такта, чтобы вызвать доверие, найти верную линию общения с подопечными, чья психика серьёзно травмирована: «Они предательство заранее чувствуют и заранее переживают. Степень недоверия к миру у этих детей гораздо больше, чем у благополучных. Они уже с детства изгои…». У сирот «пространство недоверия к взрослым с годами уплотнилось и заледенело; чтобы растопить его, требовалось много терпения и тепла…»
Об этом немало говорится в романе, приводится и статистика: «из десяти… только один-два успешно адаптируются в дальнейшей жизни. Не потому что они такие неприспособленные, как раз наоборот, а просто они не чувствуют достаточного стремления жить». Или: каждый третий из них – в будущем «бомж, каждый пятый – преступник»… Да и в самом детдоме оградить сирот от криминала удаётся не всегда. Характерна история двух сестёр, которых едва спасли из паутины сутенёра. А другую девочку с синдромом Дауна по прозвищу Кефирка не уберегли от посягательств насильника-санитара… Шоковое впечатление производит и рассказ волонтёра Паши, бывшего детдомовца, о нравах, ещё недавно царивших в этих заведениях: регулярные избиения, групповые изнасилования слабых, самоубийства. «Дедовщина была похлеще армейской… Только в армии она всего два года, а там – до совершеннолетия».
В книге немало таких «эмоциональных ударов»: это и развёрнутые сюжеты, вроде приведённых выше, и колоритные характеры, и выразительные детали. Скажем, такая: из окон одного из детдомов открывается вид на кладбище… Здесь мрачная подробность пейзажа в свете приведённой статистики обретает значение совсем уж зловещего символа… Или: издательство «Всюду жизнь» (!), с которым сотрудничает Полина, находится в здании детской онкологической клиники… Вообще «Пластилин» – тяжёлое чтение: концентрация боли, несчастий, смертей в романе просто зашкаливает.
Вспоминается мысль из чеховского «Крыжовника»: « Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные, что как бы он ни был счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему свои когти, стрясется беда – болезнь, бедность, потери, и его никто не увидит и не услышит, как теперь он не видит и не слышит других... »
Между прочим, о волонтёрах в романе говорится: это – «особая порода счастливых людей, которым в какой-то момент стало стыдно своего счастья». Феномен воистину впечатляющий: обычные семейные, работающие, небогатые люди, которые готовы добровольно, бескорыстно взять на себя горе и боль сирот, тратя немало сил и времени.
Что касается Чехова, то Полина (а её устами автор) неслучайно признаётся в особом отношении к его творчеству. А также вспоминает мысль Достоевского (вернее его персонажа – старца Зосимы) о виновности каждого перед всеми во всём.
Предчувствие грядущих бед и лишений, готовность к ним свойственны поколению, к которому принадлежит А. Ермакова. Они взрослели во время развала некогда великой державы, резкой смены общественного строя, отказа от традиционных устоев и ценностей, поэтому остро ощущают трагизм и абсурд бытия, враждебность окружающего мира, бессилие и несовершенство человека – мотивы, часто и в разных вариациях звучащие в романе.
Их же мы в обилии найдём в прозе Ирины Мамаевой, Дмитрия Новикова, Захара Прилепина, Надежды Горловой, Романа Сенчина и других… Это общее в их мировосприятии, но есть, конечно, у каждого индивидуальные отличия, обусловленные психологическим складом, жизненным опытом и т.д. Главное, что определяет особое место Анастасии Ермаковой среди ровесников – повышенный градус совестливости, непреходящее чувство вины перед окружающими, которым она в полной мере наделила и свою героиню.
«Стоило мне, к примеру, не уступить место в метро какой-нибудь бабусе – и совесть мучила потом целый день, гналась по пятам, как злобный пёс… – признаётся Полина, – совесть не давала никаких поблажек, она была больше и сильнее, а главное – беспощаднее меня… Я постоянно чувствовала себя в чём-нибудь перед кем-нибудь виноватой… Я была виновата перед Кирой, перед Ильёй, перед Ликой и Кефиркой, перед всеми этими брошенными другими матерями детьми».
Несчастные дети – тема беспроигрышная: она не может оставить читателя равнодушным… Но – при условии абсолютной искренности автора, без намёка на спекуляцию или самолюбование. Что мы и видим в романе «Пластилин»: «Вина эта не была патетичной и зрелищной, она была тихой и простой, как трава под ногами». Таковы и воспоминания Полины о «детдомовском детстве», «хотя никогда оно таковым не было»… Оказывается, «можно помнить то, чего никогда не случалось».
…Ощущение абсурдности существования, присущее некоторым героям романа, порождает скептическое отношение к рациональным способам осмысления происходящего и решения жизненных проблем. Ведь в чём суть конфликта Киры с Полиной? Девочка чувствует недостаток любви приёмной матери, ревнует её к родной дочери – такие вот иррациональные, неподвластные разуму чувства… Есть здесь и мистический элемент: однажды «Киру стали посещать видения», проявились сверхъестественные способности: дар предвидения, умение снимать головную боль. Эта линия будет ненавязчиво развита автором, что придаст дополнительные оттенки конфликту.
А. Ермакова не упрощает свою задачу: нарисуй она Киру более покладистой (а если принять сравнение сознания ребёнка с пластилином – мягкой и податливой), то на пути к счастливому финалу не было бы серьёзных препятствий. Но нам будто хотят напомнить гоголевский призыв: «полюби нас чёрнинькими, а белинькими нас всякий полюбит»…
В то же время автор понимает: если «эмоциональные удары» будут следовать подряд один за другим, реакция читателя на них может притупиться. Поэтому используется различные приёмы – иногда не совсем обычные. Так депрессивное – вплоть до суицидального – настроение, периодически охватывающее Андрея, его жена использует как повод для не самых безобидных шуток… А рассказ о смерти бабушки Киры, написанный жёстко, с натуралистическими подробностями, начинается с детской страшилки о грозящих гибелью жёлтых шторах, что придаёт истории едва ли не пародийное звучание... Кстати, в романе звучит такая мысль: «Жизнь всегда резче выступает на фоне смерти». И, судя по всему, наоборот…
