Сахар на обветренных губах - Тата Кит
— А ты, чё, Алёнка. Не помнишь меня? Дядя Миша, — за каким-то хреном представился он, пытаясь обнять меня за талию.
— Не трогай меня! — я рефлекторно оттолкнула его, но этот мужик лишь шире оскалился, будто я с ним заигрываю.
— Алёнка, ну, ты чё? Все же свои, — он снова потянулся ко мне. В этот раз более настойчиво.
— Не трогай, я сказала! — я чувствовала вонь, которая доносилась из его рта. Он вонял потом и грязными носками.
Я снова и снова стряхивала его руки, пробиваясь к двери.
— Мишаня, какого хуя?! — лишь возглас отчима, вышедшего из туалета, вынудил этого мужика убрать руки и вскинуть их так, будто на него наставили ружьё.
— Да чё ты, Борька. Она же тебе даже не родная. И ты сам сказал, что она уже во всю трахается.
В это время я поворачивала замок двери. Какого хрена он закрыт до упора? Я его вообще не закрывала.
— А ты куда, Алёнка? Посиди с нами. У нас вино есть, — этот мужик опять попытался приобнять меня за талию, и снова я его толкнула. В этот раз гораздо сильнее. Так, что он впечатался спиной в стену, но, кажется, вообще это не заметил.
— А ты куда собралась-то? — теперь уже отчим резко потянул меня за куртку назад. Едва не упав, я успела зацепиться руками за висящие на вешалке куртки и только благодаря этому смогла устоять на ногах, едва не подвернув ноги о разбросанную обувь. — Я тебя отпускал? Пошла в свою комнату и сиди там.
— Помогу Кате и маме убраться, — ляпнула я первое, что из безопасного пришло мне в голову.
— Рот закрыла и в комнату ушла! Они и без тебя справятся, — повелительно крикнул отчим и начал стягивать с меня куртку.
Рюкзак упал на пол, но на него мне было уже плевать.
Как загнанный в угол зверь, поняв, что в моём раздевании участвует уже не только отчим, я ударила сначала его по лицу ладонью. Пнула второго в живот и в эту же секунду потеряла ориентир в пространстве.
Хлёсткая пощечина от отчима выбила меня из равновесия. В глазах на секунду потемнело. Выступили слёзы. Но я пыталась прорваться к двери.
— Хули ты с ней церемонишься?! Сам же сказал, что всё можно! — рявкнул тот мужик и рванул на мне толстовку. Треск старой дешевой ткани заполнил узкое пространство прихожей.
Я хотела кричать, звать на помощь, но голос меня не слушался. Всё, что я могла — это только тянуться к ручке двери. Нужно просто её повернуть и попытаться хотя бы выползти отсюда. А дальше только бежать.
Но на моей шее сомкнулись чьи-то пальцы, лишая меня способности сделать хоть малейший вдох.
— Я говорил, что научу тебя быть послушной? Говорил?!
Только после этих слов я поняла, что душил меня отчим. Он то сильнее сжимал пальцы на моей шее, то ослаблял их хватку, позволяя сделать небольшой вдох.
Я не знаю, какие механизмы работали в моей голове, но, по факту, находясь на грани жизни и смерти от рук отчима, отпор я могла давать только тому второму мужику, который с маниакальной настойчивостью пытался расстегнуть на мне джинсы.
Его я пинала и беспощадно царапала. А за руки отчима могла только цепляться и с ужасом смотреть в его глаза.
Похоже, меня блокировал годами въевшийся под кожу страх давать ему отпор. Ведь я помню, что на каждое моё действие он даёт ещё больше жестокости.
Не знаю, чего я ждала и на что надеялась. Наверное, того, что он вспомнит, что когда-то я была маленькой девочкой, которую он сам решил называть своей дочерью. Или того, что он внезапно сжалиться, поняв, что прямо сейчас перегибает.
Но его пьяный абсолютно неадекватный взгляд говорил только о том, что в нём не осталось ничего человеческого.
Это смердящее существо в человеческое плоти. Ничего человеческого в нём уже давно нет и, скорее всего, никогда не было.
— Нет! — крикнула я, насколько могла громко, не имея возможности заполнить легкие воздухом.
Я выгрызу каждому из них кадык, но не дам сотворить с собой всё то, что они вознамерились сделать.
Ногтем и пальцем я влезла отчиму в глаз и надавали так сильно и беспощадно, насколько только смогла.
Лошадиная доза алкоголя в его крови притупляла реакцию, но через несколько секунд он резко отпрянул от меня, накрыв лицо ладонями.
— Сука! — кричал он. — Блядина!
Я рванула к двери. Наконец, дотянулась до ручки, повернула её и даже открыла дверь. Но тот второй поймал меня за волосы, затянул в квартиру и захлопнул дверь обратно.
Я влетела в куртки, на которых начали рваться петельки, и одежда стала падать на пол.
— Сейчас ты узнаешь, кто такой дядя Миша, — в этот раз он начал расстёгивать уже свои джинсы. — Боря, съебись пока на кухню. Я здесь первый.
Пока он был занят ширинкой и тем, что спускал джинсы вместе с трусами, я нащупала на комоде рядом с собой статуэтку и, что было сил, полоснула её по лицу пьяного мудака.
Рассекла ему скулу и губу, сломала статуэтку. Осколками порезала свою ладонь и вновь рванула к двери, путаясь ногами в разбросанных куртках.
— Стоять, мразь! — в этот раз меня поймали за капюшон куртки.
— Не трогай меня! Помогите! — наконец-то у меня прорезался голос.
Но смысл? Никто не слышит? А если даже и слышит, то не придёт. Все заперты в своих квартирах, заняты собой. Какое им дело до маргиналов, у которых в квартире очередная пьяная бойня?
Я видела перед собой на полу большие ножницы и понимала, что следующий мой поступок будет самым отчаянным из возможных.
— С хуя ли ты первый?! — воскликнул отчим, чья глазная боль, очевидно, отступила.
— Я так сказал, — едва ворочая пьяным языком ответил второй, пока я пинала его ботинками, пытаясь удержать равновесие у вешалки с куртками и при этом не терять из виду ножницы.
— Ты охуел, Мишаня? Я здесь первый. Она моя, вообще-то! Ты знаешь, сколько бабок она мне должна отработать? — отчим резко дернул на себя собутыльника и попытался неуклюже ударить его кулаком по лицу.
Между этими двумя завязалось пьяная потасовка, и только это позволило мне открыть дверь и сбежать по лестнице подъезда вниз. Выбежать на улицу и, не помня себя, просто бежать.
Бежать без оглядки.
Бежать, не чувствуя ног.
Бежать, не чувствуя холод и ветер.
Просто бежать, как можно дальше.
Единственное, что я могла — это поддерживать одной рукой джинсы, которые
