Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский
Волков и тюремщик раскланялись, сразу узнав друг друга, так как на городских балах или обедах, конечно же, виделись до этого.
- А я, признаться, отошёл, пошёл пообедать, а тут прибегает человек и говорит, что меня ждёте вы… - после приветствия сразу начал Шмидт. Говорил он весьма бодро. – А я едва сел за стол, и тут на тебе – прибегают, а ещё думаю, не ошибка ли то, с чего это господину барону ждать меня? Но человек мой говорит: ждёт, ждёт, с большой охраной приехал. Я тут же побежал узнать о причине.
- Дорогой друг, - начинает генерал вежливо и указывает на Рудемана, что стоит рядом с ним, - вот этому молодому офицеру было поручено изловить Ульберта Вепря, что этой весной разбойничал в верховьях реки; тогда самого Вепря поймать не удалось, сбежал ловкач, но его логово мой ротмистр разворошил, лодки его взял, и, что самое главное, многих его людей изловил, - тут генерал делает паузу и смотрит на помощника коменданта, - изловил и доставил сюда. Но, - продолжает Волков, - пока я, исполняя волю нашего курфюрста, был в отлучке, этот разбойник Ульберт снова взялся за старое. И вот мы решили допросить тех людишек Ульберта, что нынче сидят в вашей тюрьме, на предмет выяснения, где этот Вепрь нынче может прятаться на реке и где может прятать свои лодки. Хотим мы разбойников пленённых допросить. Уж не откажите вы нам в этой просьбе. Купчишки, и наши, и соседи, снова просят нас избавить реку от наглеца.
Волков просто излучал благодушие и был очень вежлив со Шмидтом, но вот начальник тюрьмы вовсе не улыбался ему в ответ. Напротив, был он хмур и, выслушав просьбу барона, вздохнул, а потом и ответил:
- Так допросить тех бандитов нет никакой возможности.
- Нет возможности? – в голосе барона послышалось удивление. И, кажется, оно было несколько наигранным. – И почему же такой возможности нет?
- Потому как бандитов тех в моей тюрьме уже нет, - отвечал Шмидт. Отвечал нехотя, как будто знал, что за этим его ответом последуют новые, неприятные для него вопросы.
- Нету? – Волков снова удивляется. И тут же догадывается: – А, наверное, этих воров перевешали? Ну что ж, и поделом им, сами выбрали свою дорогу. Да простит их Господь.
- Нет, - говорит ему начальник тюрьмы, - их не перевешали, - и после добавляет: – Пришлось их отпустить.
Барон смотрит на помощника коменданта с удивлением: как интересно; а вот Рудеман не просто смотрит, он ещё и спрашивает, и спрашивает с упрёком:
- Отпустить? Да как же так?
Тут Шмидт тяжко вздохнул и ответил ему:
- Так уж вышло.
- И кто же принял решение отпустить негодяев? – интересуется генерал, подводя разговор к главному. – Кто решил отпустить воров, которые после следствия должны были быть повешены?
- Ну, сам-то я их повесить не мог, - сразу обозначил свои возможности начальник тюрьмы. – У меня и палача своего нет. Да и вердикт суда для того надобен. Не могу же я вешать всякого, кого мне вздумается.
- Не можете? Вот как? – продолжает генерал свой едва уловимый сарказм. – На то надобен, значит, вердикт суда?
А вот у молодого ротмистра сарказма в голосе не слышалось:
- Да уж лучше бы вы их повесили без всякого вердикта; они вон на реке снова за прежнее взялись. А нам снова их выискивать по лесным болотам да дебрям.
На этот упрёк Шмидт ничего не ответил, а тогда генерал у него поинтересовался:
- Значит, без вердикта суда повесить вы никого не можете, а вот без решения суда вы можете кого-то отпустить? Или как у вас это всё происходит?
Весь этот разговор был для помощника коменданта, конечно, неприятен, но деваться ему было некуда; как ни крути, а этот барон в городе человек далеко не последний, от его вопросов вот так вот запросто не отмахнёшься; и посему, хоть и нехотя, Шмидт берётся всё объяснить.
- Коли ко мне привели людей, так я должен получить от прокурора предписание, что тех людей я должен содержать под стражей. И как я их должен содержать, в том предписании сказано. Иной раз такое предписание приходит от судей, такие бывали случаи. Первый судья города Мюнфельд такие предписания выписывает. И вот с тем предписанием я посылаю человека в магистрат, и там в казне мне выдают на воров содержание, на эти деньги я воров и кормлю. А с вашими разбойниками мне от прокурора, - он многозначительно покачал головой, - записки не пришло, и от судей не пришло. Ну, подержал я воров речных ваших в подвалах месяц, кормил чем мог, у других заключённых хлеб забирал, делил на всех… Так иные сидельцы от скудости хлебной стали родственникам жаловаться, а те стали ходить и упрекать меня, мол, я у сидельцев хлеб ворую. А зачем мне те разговоры нужны? Ещё хорошо бы, если бы и вправду воровал, так нет, я же ещё из своих денег иной раз пару крейцеров доплачивал. Ну, я тогда прокурору писал: что делать с речными ворами? Больно много их, их кормить надобно. Был бы один или два, так ещё ладно, а тут дюжина. Даже если один хлеб на двоих давать, пусть даже впроголодь их держать, так и то шесть хлебов в день выходит. Так мне ничего из прокуратуры не ответили. Ни слова не отписали. И что же мне было делать? Бумаг на них нет, денег на них не дали, а есть они хотят, место занимают… Ну, подержал я их, сколько мог, да и выпустил недавно.
- И главное, - резюмирует генерал, - никто в том не виноват.
Тут Шмидт лишь руками разводит: ну а что я мог сделать? И поясняет:
- Бумаги на ваших воров так и не пришли. Ни от прокурора, ни от судей. Как же мне их в застенках держать было?
- И что же вы думаете? – вдруг говорит ему ротмистр, и в его голосе чувствуется обида. – Мы во всё это поверим? Я за ними по мокрым лесам таскался, лодки их искал, ловил этого Вепря и поймать не смог, смог подручных его схватить, так вы и их отпустили.
Тут Шмидт и насупился. Смотрит на ротмистра,
