Лики старых фотографий, или Ангельская любовь - Юлия Ник
— Вы серьёзно дадите мне книги любые прочитать?
— Да разумеется. Серьёзней не бывает, — Леон рассмеялся. — Если книги не читают — то это просто макулатура. Их надо читать. И тогда они расползаются от улыбки, становятся толстыми и растрепанными. Весёлыми, короче. Когда пойдём смотреть?
— Давайте завтра. Завтра же воскресенье?
— Заметано. А ты блины любишь?
— Блины?
— Ну да. Завтра Венька блины собрался стряпать, кстати, он отличный кулинар. Можно кулинарный кружок открыть для всех желающих.
— Не, не пойдут. Женщинам это смешно будет, а мужчинам… тем и вовсе…
— Что — «вовсе»? Ты знаешь, что лучшие в мире портные — мужики, повара — мужики, врачи — мужики, даже учителя лучшие и те — тоже мужики, потому что они добытчики в семье, решительные и им отступать некуда, позади женщины — мамы, воспитательницы, жены.
— Всё равно не пойдут. Непривычно это. Тут же казачьи потомки живут. У них совсем другие представления о мужской работе.
— А ты откуда это знаешь?
— Так бабулечки же рассказывали? У них род тоже от казаков идёт. Бабушка Пелагея даже стыдится рассказывать про их прадеда. Сильно лютый и очень озорной был. Его насильно женили в семнадцать лет, чтобы образумился малость. А потом он жену свою любил без памяти. И жил долго. Все удачливые казаки такие, говорит, были, отчаянные. Другие просто не выживали, погибали быстро. Прадед всю Азию прошел, и в Европе бывал, записки оставил, даже фото есть. Правда оборванное всё по краям. Ларик очень на деда похож, на Алипия. А Алипий — вылитый тот самый прадед — казак Егор. Не взгляд — а сабля. И усмешечка такая на фотографии, вроде и ласковая даже… но морозом продирает. У Ларика такая тоже иногда бывает, когда что-то задумал своё. Не свернёшь. Бабули говорят, что это порода у них такая, у Арсеничевых, один в один передаётся.
— Надо же, — как-то деланно и невесело удивился Леон. Он уже давно понял упёртость Ларика. За его, пока пацаньей, суетливостью и разбросанностью он видел мёртвую хватку Ларика в его деле, его способность ухватить главное, самое интересное и наиболее уязвимое. Ларик шел «на приступ» с открытыми, но прищуренными, узкими, как сабля, тут Настя правильно подметила, глазами. Он именно таким и сидел тогда в облисполкоме на обсуждении репертуара хора. За каждый пункт он был готов сражаться. Но, благодаря особому расположению Синицыной в тот день к их хору, сражаться не пришлось.
В воскресенье Настя пришла в дом Леона с самого утра, ей не терпелось убедиться, что такая огромная для неё проблема оказалась решенной, и так просто.
— А откуда у вас столько книг, Леон Сергеевич? Говорят, их сейчас не достать.
— Это книги нескольких поколений собирали, в основном мой отец и его родители, особенно бабушка моя. Ну и я тоже, разумеется. Всегда вожу часть их них с собой. И в этот раз тоже привёз.
— А вы откуда сюда приехали?
— Да так, недалеко тут… Тут мои дед с бабушкой жили. Дед тоже из казаков. Во, блины уже готовы, прошу к столу! Отменные блины с каймаком! Знаешь, что такое каймак?
— Нет, не знаю. Но это же сливки, похоже?
— Вот именно. Снятые, охлажденные сливки с молока, твёрдые, как масло. Казаки называли это каймак.
С тех пор, по воскресеньям Настя иногда отправлялась к Леону Сергеевичу с болоньевой своей сумочкой, относя партию прочитанных журналов и книг, и возвращалась счастливая, нагруженная новыми книгами и журналами, раздражая Ларика запахами копченой колбасы и блинов.
Книжными стеллажами были обставлены все комнаты в доме Леона. На все Настины восторги, что у него столько книг, сколько и в библиотеке сельской нет, он только шутливо рукой отмахивался: «Не заморачивайся. Пользуйся на всю катушку. Прочитаешь большую часть — будешь энциклопедически образованной дамой. И все будут снимать перед тобой шляпу! — он смеялся, поил её вкусным чаем с конфетами и угощал бутербродами с копченой колбасой, или блинами, испеченными Окороковым, а потом молчаливый Окороков, почти всегда сидевший тут же где-нибудь в углу с книгой или журналом, или с рисунком на коленях, провожал её до дома, таща трещавшую по швам от тяжести болоньевую сумочку.
А Леон, закусив сустав указательного пальца, смотрел Насте вслед, и на пальце оставался рубец от зубов. Он был готов ждать сколько угодно, пока она вырастет и сама не увидит и не поймёт. И, самое главное, пока сама не захочет быть с ним рядом всегда.
Но почему Стаси так написала?
Настя даже не заметила, как втянулась в серьёзное чтение книг, которые ей ненавязчиво подкладывал Леон. У него был интересный, неожиданный для Насти, собственный, отличный от учебника, взгляд на многие вещи. Настя, штудирующая положенные по программе комментарии и критику, легко и даже азартно, ввязывалась с ним в спор. Леон тоже охотно с ней спорил, шутил, и они много хохотали над парадоксами ума. В конце концов, Настя поймала себя на мысли, что она вольно или невольно перенимает его подход к литературе, его взгляд на многие не понятные и доселе неизвестные ей вещи.
— Понимаешь, Настенька, книги имеют одно волшебное свойство. Мне отец об этом говорил, но я это усвоил не сразу. Долго балду бил, пока однажды ногу не сломал, и был вынужден читать дни и ночи напролёт, ибо ничем другим на растяжке в кровати заниматься не получается, — Леон засмеялся, вспомнив то времечко своего детства.
— Так вот, через год внимательного чтения книг, практически любых, от художественных, приключенческих, философских и до научных, с человеком, помимо его желания, происходит удивительное. Он вдруг иначе начинает видеть мир, как через увеличительное стекло. Отчетливо. Ещё через год — понимает взаимосвязи в нём. Меняются интересы в чтении, и в жизни — тоже. Ещё через год — человек начинает видеть себя. Понимаешь? Не просто себя, а себя в этом мире окружающем его. Ещё через год — он может уже критически себя оценить, разумно и критически. А ещё через год внимательного и уже целенаправленного чтения — он становится своим скульптором. Он уже сам в состоянии себя совершенствовать. Во всех смыслах. Это удивительно просто и доступно каждому. Это прекраснейшее и полезнейшее из увлечений, как говорил мой отец. А ты, как думаешь?
— Я думаю, что у меня пошел второй год, — Настя весело рассмеялась.
Пигмалион «строгал» свою Галатею.
Глава 12. Новые возможности
А Ларик разрывался на части от, накатившего на него и на хор, вала успеха. Все выходные и праздничные
