Журнал «Если» - «Если», 2005 № 03
Как бы то ни было, в случае с азимовскими роботами эта опасная теория срабатывает. Пусть и со скрипом, с драматическими ошибками и конфликтами — так ведь на то и литература, чтобы заниматься как раз тем, что выбивается из привычного, размеренного ритма существования.
До конца дней Азимова не оставляли в покое его роботы — подбрасывали ему новые вопросы, парадоксы и неразрешимые клубки противоречий, все время запутывали казавшуюся идеальной и внутренне непротиворечивой технократическую схему Трех Законов. Об этом — рассказы из более поздних сборников: от «Остального о роботах» (1964) до «Видений роботов» (1990). И два романа, в которых действуют необычные напарники-детективы — человек и робот: «Стальные пещеры» (1954) и «Обнаженное Солнце» (1956).
Другая знаменитая научно-фантастическая серия раннего Азимова — трилогия о Галактической федерации далекого будущего: «Основание» (1951), «Основание и Империя» (1952) и «Второе Основание» (1953).
И на сей раз литературный прототип не вызывает сомнений — это знаменитый труд английского историка Эдуарда Гиббона «История упадка и разрушения Римской империи» (1776–1788), идеи которого Азимов смело, хотя и достаточно прямолинейно перенес на космическую шкалу. Вместе со специальной премией «Хьюго» трилогия получила еще и титул «лучшей серии всех времен», что подтолкнуло автора к более детальной разработке «истории будущего». Результатом стали популярные азимовские романы 1950-х годов: «Камешек в небе» (1950), «Звезды как пыль» (1951) и «Космические течения» (1952), а также, косвенно, один из лучших романов писателя — «Конец Вечности» (1955).
«Золотой век» американской science fiction — 1950-е годы — стал пиковым и для творчества Айзека Азимова. После этого он продолжал публиковать научную фантастику (в частности, писал для детей под псевдонимом Пол Френч), но эпизодически. Зато неожиданно разразился сотнями книг — на сей раз научно-популярных.
Диапазон их огромен и вызывает оторопь: от космологии, химии и физики до философии, истории и комментариев к Шекспиру и Библии! Это не преувеличение. Почти все отрасли знания охвачены Азимовым — от естественных наук до гуманитарных дисциплин! Перечислять все темы, исследованные писателем, не хватит журнальной площади.
К началу 1980-х Азимов выпустил еще несколько научно-фантастических книг, а один его роман — «Сами боги» (1972) — стал бестселлером и завоевал все мыслимые премии в жанре. Однако, несмотря на это, для читателей и критиков становилось все очевиднее — как фантаст Азимов всецело остался там, в романтической эпохе пятидесятых.
С этим выводом, как выяснилось чуть позже, не согласен был лишь один человек. Сам Айзек Азимов. В середине 1980-х он решил тряхнуть стариной, начав беспрецедентный марафон — выпускал роман за романом, в которых пытался перебросить сюжетный и концептуальный мостик меж двумя своими главными циклами — о роботах и об Основании. Последние романы писателя — от «Границы Основания» (1982) до «Позитронного человека» (1992; в соавторстве с Робертом Силвербергом)[11] были с восторгом восприняты читателем. Но не критиками, которые просто вежливо отмалчивались, не желая расстраивать еще живого классика…
В 1986 году Ассоциация американских писателей-фантастов наградила писателя почетным титулом «Великий мастер». В том, что Айзек Азимов заслужил его больше, чем кто-либо из современников, никто не сомневался. А судьба распорядилась так, что последними строчками, которые отбил на своей машинке уже смертельно больной писатель, были заключительные абзацы последнего тома его четырехтомной автобиографии.
Том назывался «Я, Азимов» и вышел уже после смерти автора, в 1994 году. Писатель успел рассказать все о себе самом — после того, как рассказал нам о богатстве мира вокруг, его прошлом, настоящем и всевозможных вариантах будущего.
Экспертиза темы
В основе творчества ученых-фантастов советских времен нередко лежали их научные разработки. В западной НФ такая практика и поныне обычное дело: большинство западных писателей в своей литературной работе держатся вблизи выбранной специальности. Почему же нынешние российские фантасты-ученые упрямо избегают использовать свои научные знания, темы своих исследований в собственном творчестве?
Ник ПЕРУМОВ,кандидат биологических наук,
специалист в области молекулярной биологии,
сотрудник научного института в штате Северная Каролина:
Мне кажется (и, думаю, многие тут со мной согласятся), что в советские времена наиболее «влиятельными», если можно так выразиться, были братья Стругацкие, чья дописательская профессиональная деятельность (астронома и переводчика-япониста) если и отразилась в их книгах, то исключительно на антуражном уровне. Феликс Сорокин из «Хромой судьбы» был военным переводчиком с японского, но сделай его, скажем, «просто писателем», а в прошлом — инженером, что кардинально изменилось бы в книге? По-моему, наша фантастика всегда стремилась уйти от популяризации (возможно, не всегда оправданно), встать вровень с «большой литературой», которую в немалой степени творили выпускники самого странного, на мой взгляд, учебного заведения — Литературного института.
Конечно, порой мне кажется, что вместе с водой производственных романов выплеснули и ребенка — эстетику научной работы, романтику не космических битв или поединков магов-некромантов, а каждодневного, порой утомительного научного поиска; но здесь дело еще и в том, что нынешняя наука (это говорилось и писалось множество раз) стала доступна лишь очень узким специалистам, и эта «односторонняя полнота» все усугубляется и усугубляется. Фантастика дрейфует в сторону мэйнстрима, хотим мы этого или нет. Про себя же могу сказать, что все-таки стараюсь использовать свои профессиональные знания — ну, хотя бы как в дилогии «Империя превыше всего».
Сергей СЛЮСАРЕНКО,кандидат физико-математических наук, старший научный сотрудник Института физики АН Украины, член многих международных научных обществ:
Хороший вопрос, однако полностью с его постановкой согласиться сложно. Какие российские ученые-фантасты не используют свои научные знания и темы исследований в литературе? Ник Перумов? Да его «Череп на Рукаве» наполнен биологической терминологией! Валентинов? По-моему, в его произведениях просвечивает крепкий гуманитарий именно научного склада. Сергей Лукьяненко хоть никогда и не был научным работником, но его книги просто сверкают нюансами, известными именно врачу… Меня же, скорее, можно упрекнуть в излишнем использовании того, что составляло или составляет предмет моей научной работы и интересов.
Но это, так сказать, объективный анализ. Если же сделать оценку НФ в целом, то, конечно, будет складываться впечатление, что как раз научности там явный дефицит. Здесь, по-видимому, сложно обвинять тех, кто пишет. Меняется глобальное место и суть того, что ранее называлось наукой. Наука до конца первой четверти XX века была в большой степени средством удовлетворения чьих-то интересов, а не явным двигателем прогресса (особенно в военной области). Ею очень часто занимались люди, всесторонне образованные и, в первую очередь, культурные. В сферу их интересов нередко входила и литература. Это приводило к тому, что фантастика тех времен очень нередко была фейерверком научных идей, предсказаний, прогнозов, предостережений и т. д. Привлечение ученых для решения глобальных проблем во времена жесткой конкуренции систем привело к тому, что ученый как личность стал популярен в обществе. И не как рассеянный чудак, а как специалист, двигающий процесс, как интеллектуал и экстраординарный человек. Это тоже делало модным, востребованным присутствие некоего научного или псевдонаучного фактора в произведениях тех времен. Но уже в 1960-х интерес к научной фантастике как к популяризатору научных и технических идей стал угасать. Фантастика все больше смещалась из жанра «приключений тела» в жанр «приключений души».
В настоящее время тенденция уже несколько иная. У читателя мэйнстримовского в основной своей массе пропал интерес к научной стороне как таковой вообще. Да и духовная часть произведений тоже мало кого интересует. Уже не интересны и «приключения духа» в классическом понимании этого термина. Сейчас в моде псевдоинтеллектуальность и эрзац-интеллектуальность. Вот и получается, что нравится Коэльо вместо Маркеса, Акунин вместо Толстого… Отсутствие (ну, или почти отсутствие) глобальных проектов привело к резкой стагнации в научной сфере на постсоветском пространстве и просто потере интереса к ней. С другой стороны, в последние годы понятия «образованный» и «культурный» человек перестали быть синонимами. Новое поколение ученых еще можно назвать образованным в крайне узкой области, но вот определение «культурное» к нему мало относится. И еще реже можно встретить ученого с энциклопедическими знаниями. Энтропия растет… Но это все временно. И время это подходит к концу.
