Костер и Саламандра. Книга первая - Максим Андреевич Далин
— Ага, в газетах карикатуры рассматривают на государыню и на нас всех, — подхватила я. — Проповеди слушают, про золотой век…
— Мало кто совсем ничего не знает, — сказал Ольгер серьёзно. — Потому что все болтают. Про золотой век — точно все болтают, практически поголовно. Про благого короля, который объединит под одной короной как минимум Златолесье, Девятиозерье, Острова… Святая Земля и так уже практически входит в союз, а государства поменьше и послабее, вроде Запроливья и Горного княжества, даже и спрашивать не будут. Ходят и такие разговоры.
— Боюсь, что горцы красиво разочаруют этих мечтателей, — улыбнулась Виллемина. — Папеньку они терпят, потому что междугорцы испокон веков вели с ними честную торговлю, но чужаков, которые попытаются что-то им навязать, встретят отнюдь не своим знаменитым вином. К тому же они одной веры с моими бывшими согражданами — и издавна недолюбливали ветвь Сердца Мира и Святой Розы.
— Кто в Горном княжестве живёт — в Перелесье знать не знают, — сказал Ольгер. — Живут, мол, какие-то… Скорее, варвары, которые, может, и писать-то не умеют, но истины уж точно не знают.
— Хотя, насколько я помню, древнее письмо Горного княжества возникло даже раньше, чем пришедшее со Святой Земли, — сказала Виллемина. — И горцы предпочитают использовать свой алфавит, делая исключение только для международной переписки… И, если в Перелесье обо всех соседях судят так же, как о горцах, дела печальны.
— Печальны, — согласился Ольгер. — Потому что перелесцы готовы нести истину всем без разбора. И, мне кажется, уверены, что будущий золотой век всех только обрадует. И короля Рандольфа считают благим: почти все, с кем я об этом говорил, просто уверены, что он благой государь. Вот, воскрешает истинную веру, древние знания, прежнюю силу… Исконные земли собирается вернуть.
— Винную Долину? — спросила Виллемина.
— Её — само собой. Вашему досточтимому предку той победы так и не простили, прекраснейшая государыня, — сказал Ольгер. — Но предполагается, что всё Прибережье — это тоже исконные земли. Есть же легенда, что в незапамятные времена Прибережье, Винная Долина и Перелесье принадлежали великому государю Дойгу-Завоевателю… а уже потом его потомки разделили его наследие.
— Это же просто сказка! — не выдержал Клай. — Впрямь легенда! И она кончается тем, что Дойг на смертном одре воззвал к Творцу и стал Король-Горой, а его дети расселились у ног отца. Чистая правда, да?
— У нас рассказывают, — сказал Ольгер, — что младшие сыновья сговорились и обманули старшего. И обманом отделили Перелесье от побережья — чтобы править волнами самим.
— Да хоть бы и так, — хмыкнул Райнор. — Какая разница, что говорится в сказках!
— В Перелесье теперь в чести древняя мудрость, — грустно сказала Виллемина. — И если сказка оправдывает желание Рандольфа объединить весь Север под своей рукой — тем лучше, эту сказку будут считать историческим фактом.
Это всем было тяжело уместить в голове. Но пришлось — и мне показалось, что Виллемина особенно не удивлена. Об этом я спросила её уже потом, когда мы закончили совет и собирались лечь спать.
Вильма устало улыбнулась:
— Я ведь беседую и с нашими дипломатами, которые работают в Перелесье, дорогая моя Карла. И с… тебя ведь не смутит то, что некоторые светские бездельники, у которых есть родня в Перелесье, возвращаются домой и делают визит благородному мессиру Ирдингу, графу Синеостровскому, верно?
— Да не смутит, конечно, — сказала я. — Какое мне дело… Может, конечно, я уже плоховато соображаю и наполовину сплю, но мне кажется, что этот Ирдинг — такой себе человек… нелепый какой-то. Кружевные жабо носит, как мой дедушка, как-то глупо хихикает, треплется про певичек и про балерин… Как раз бездельникам к нему и шляться.
— Благороднейший мессир Ирдинг, — улыбнулась Вильма, — бывает у меня на малых приёмах, для личных бесед. На Синем полуострове добывают свинец, предполагается, что мы улаживаем вопрос с поставками. Но кроме того мессир Ирдинг — координатор контрразведки. И он обобщает сведения, которые светские бездельники привозят из Перелесья. Поэтому мы более или менее представляем себе, что там пишут в газетах, какие рисуют картинки и какие в моде сказки. Мы не представляем другого: что происходит там, куда не дотягивается взгляд нашего агента. Эти милые и отчаянные парни — простецы. Все. И сам Ирдинг не очень хорошо представляет себе, на что надо обращать внимание, но даже если бы представлял — всё равно не помог бы. Они не увидят.
— Ничего себе, — сказала я. — Я как-то не думала…
— Чудесная Карла, — сказала Виллемина, обнимая меня, — тебе и не надо. На тебе и так громадная ответственность. А ещё ты сделала потрясающий подарок короне — и министерству внешних отношений особенно. Наш премилый новый друг Ольгер — сокровище. Я уже говорила ему, что дам всё необходимое для жизни и работы. Он до изумления равнодушен к деньгам, как и ты: среди особо одарённых некромантов встречаются такие. Но у него будут лаборатория, особняк и люди, если ему понадобится. Он знает такое, чего с нашей стороны границы не знает никто.
Я погладила её по голове:
— Прекраснейшая государыня, как же ты всё успеваешь? И как в твоей голове умещается столько всего? Мне иногда кажется, что у тебя в сутках часов на десять больше, чем у простых смертных. Ещё и таскаешь искусственного младенца — всё равно, что всюду ходить с мешком угля… меня ужас берёт, когда я думаю о том, как ты устаёшь. Удивительно, что ты ещё болтаешь со мной, а не падаешь в постель и не засыпаешь мёртвым сном.
— Я устаю, верно, — сказала Вильма. — Настолько, что бывает тяжело заснуть. А наша болтовня меня убаюкивает, дорогая. А ещё я ужасно боюсь не успеть. Боюсь, что мы не успеем, и боюсь, что я, лично я, не успею. Порой мне делается холодно от ужаса — и я ускоряюсь.
— Не замерзай, пожалуйста, — сказала я. — Мы успеем.
— Услышь тебя небо, — прошептала Вильма — и всё-таки заснула у меня на плече.
* * *
Я хотела на следующий день поговорить с Ольгером, но не получилось: мэтр Фогель послал за мной,
