Если ты простишь - Анна Шнайдер
— Если надо купить, я пришлю деньги, не траться.
— Нет, я разберусь. А какой дресс-код?
— Я не слышал про особые требования, но хорошо бы выглядеть дорого, но скромно. Это же благотворительный вечер. Понимаешь, о чём я?
— Понимаю.
— Тогда я заеду за тобой через три часа. С Ариной обговоришь всё, ладно? А то у меня времени совсем мало.
— Да, конечно.
— Хорошо. Спасибо тебе…
— Да не з…
Не дав ей договорить, я сбросил звонок. Мне наконец-то принесли мой костюм.
И теперь в отражении зеркала за спиной сотрудника химчистки стоял я, укоризненно качающий головой.
Столько дней максимально избегать любых контактов с Лидой, стараться не думать о ней, заняться случайным сексом непонятно с кем, мучить себя рефлексией об общем прошлом, а теперь самому позвать её на благотворительный вечер, чтобы идти под руку, изображая пару, у которой всё в жизни хорошо, непринужденно общаясь, шутя и улыбаясь?
Браво, «отличная» идея.
81
Лида
Новогодние праздники я провела ужасно. И если примета про то, что, как встретишь Новый год, так его и проведёшь, верна хотя бы наполовину, то меня в наступившем году ждут только две вещи: одиночество и работа.
Я набрала себе внештатки на каникулы и почти всё свободное время не отлипала от рабочего ноутбука. Делала перерывы только на поспать, поесть и пообщаться с Ариной. Собственно, всё.
Я обещала дочери, что отпраздную Новый год, — и я его отпраздновала. Совершенно точно я не стала бы делать вообще ничего, если бы не это обещание. А так… пришлось купить маленький торт — для себя я печь была не в силах, — килограмм мандаринов и бутылку шампанского, разложить это всё на столе, чередуя с красивыми свечками, и сделать множество селфи, как я сижу за этим столом и улыбаюсь с бокалом в руках.
Шампанское я потом вылила в унитаз, даже не попробовав, — мне всё равно было нельзя из-за лекарств, прописанных Натальей Ивановной. Я его купила исключительно для фоток, чтобы отчитаться перед Аришкой. И выливала без всякой жалости.
Торт… Ну, один кусок я всё-таки съела. Остальное в меня не влезло. Мне настолько не хотелось сладкого, что коробка с тортом простояла в холодильнике до конца каникул, а потом, решив, что внутри уже должна была завестись жизнь, я выбросила торт на помойку.
Я съела только все мандарины, уплетая их без удержу во время бессонных ночей, за работой над многочисленными заказами. И переборщила — утром 3-го января проснулась с дикой сыпью. Пришлось тащиться в аптеку и покупать антигистаминное.
Единственное, что я делала кроме работы, — размышляла о собственном прошлом. С Натальей Ивановной мы во время каникул не встречались — она, как и все нормальные люди, была в отпуске, — но пару раз я всё же писала ей кое-какие вопросы по следам своих мыслей. И, получив ответ, вновь погружалась в рассуждения.
Нет, это не было депрессией — теперь я знала точно, потому что могла отличить то своё ненавистное состояние от нынешнего. Да, сейчас мне ничего не хотелось, кроме работы над заказами, но не было и тоски. Даже наоборот — я по-своему горела энтузиазмом. Я поставила себе кучу рабочих целей и стремилась к ним, побеждая время. И 5-го января, послав проект ремонта городской квартиры тому же заказчику, которому до Нового года делала загородный дом, и получив от него кучу добрых слов, я немножко выдохнула — молодец я!
Теперь похвала от клиентов воспринималась чуть проще, чем раньше. Нет, пока ещё я не избавилась от неловкости и «синдрома самозванца», но, по крайней мере, уже стояла на пути к решению этой проблемы.
И, как ни странно, на этом самом пути мне очень помогали воспоминания о Вадиме. Точнее, о том, как он всегда хвалил мою работу. Когда я была студенткой, мне казалось, он делает это в основном для того, чтобы приободрить меня, — то есть использует метод «пряника». Я по-настоящему никогда не верила в то, что Вадим серьёзно. Может, и поверила бы, не будь он сам настолько безупречным и талантливым. Где-то на подкорке моего сознания всегда сидел страх, что Вадим просто издевается…
Потом был декрет, и муж если и хвалил меня, то за какие-то Аришкины достижения. Я тогда и вправду превратилась в её придаток, поэтому воспринимала добрые слова Вадима не в свой адрес, а в её.
Сложнее стало, когда я вышла на работу.
Теперь, вспоминая то время, я постепенно осознавала, что во многом то «презрительное отношение», которое меня напрягало, я придумала сама. Я поняла это даже без помощи психолога — просто вспоминая и анализируя. Я представила, как отреагировала бы сама, будь я на месте сотрудников Вадима, которые неожиданно получили в распоряжение его жену, сразу после декрета, растерянную и неуверенную в себе, — и признала, что подобный человек в коллективе напрягал бы меня почти как обезьяна с гранатой.
Потому что жена генерального директора. Потому что если что не так, то её-то не уволят, а тебе точно достанется. И лучше держаться подальше. И разговаривать нейтрально, и почти не смотреть на неё. Пусть он сам с ней разбирается, а наша хата с краю…
Да, возможно, кто-то действительно испытывал ко мне чисто женскую неприязнь, основанную на зависти. И даже о причинах думать не нужно — зависть была и будет всегда, и, будь я тысячу раз отличным специалистом, это не спасло бы ни меня от неё, ни Вадима от шепотков за спиной. О том, что он женился на студентке на пятнадцать лет моложе, о том, что устроил её к себе на работу, о том, что… да мало ли о чём? Злые языки всегда придумают, что обсуждать.
Вадим не обращал ни на что внимания, не потому что был равнодушен ко мне — он никогда не был равнодушен, я знала это так же хорошо, как таблицу умножения, — а потому что представить не мог, что для меня важны какие-то там сплетни. Ему, взрослому состоявшемуся мужчине, они были безразличны, и Вадим невольно проецировал на меня своё отношение. Он считал, что мне достаточно его уверенности во мне и в нас… А мне вот было недостаточно.
Мне нужно было поговорить с ним откровенно. Не молчать, считая, что Вадим сочтёт мои метания ерундой, а поговорить.
