Беседы палача и сильги - Руслан Алексеевич Михайлов
— Кошка… белая кошка…
— Выпей еще хотя бы один глоток… — девушка помогла мне приподнять голову.
К моим губам прижался край деревянной чашки. Я сделал глоток и меня перекривило от разлившейся во рту ужасной горечи. Скосив глаза, я глянул на густую черную жижу на дне чашки и, пересилив себя, сделал еще один большой глоток. Заполнившая рот горечь вяжущим комом с трудом прошла через глотку дальше и колючим шаром упало во встревоженно заворочавшийся желудок. И… я почувствовал, как к ногам возвращается тепло, их будто покалывало и вскоре это ощущение перебралось на спину и вгрызлось в мой хребет.
— Белая кошка — упрямо повторил я.
— Шанор мертв. Как и его тмеллы.
— Ты…
— Ты нанес смертельный удар.
— Она бы достала меня до удара… — возразил я, с радостью чувствуя, как ко мне возвращаются все остальные чувства — включая жгучую боль в груди и плече.
— Я успела сказать слово и поймать мечом луч солнца — отозвалась Анутта и, приподняв лежащий рядом с ней меч с черными брызгами на лезвии, добавила — Если бы он повстречался нам ночью… нас бы ничто не спасло… Но шаноров не существует! Уже несколько веков они лишь легенда! Мертвая страшилка из древних книг… нас заставляли заучивать каждую страницу и только потому я поняла кто встретился нам…
— Черное на твоем мече…
— Кровь шанора.
— А в чаше… горькое, кислое и соленое разом…
— Кровь шанора — безмятежно повторила Анутта и, пожав плечами, развела руками — Лучшего противоядия от укусов тмеллов не существует. Ведь эти крылатые кровососы денно и нощно пьют его кровь…
Опустив одну руку, она повела ей над льдом и снова приподняла. В ее пальцах покачивалась зажатая серая… змея? Может и змея, если только эти гады успели научиться отращивать кожистые крылья…
— Ты кричала про глаза… — вспомнил я.
— Шанора называют ловцом чужих взглядов. Стоит ему поймать глазами и ненадолго удержать твой взгляд… этого достаточно, чтобы тмеллы знали куда лететь и кого жалить. Они жадны до крови.
— Такой красивый… — выдохнул я, вытягиваясь на одеяле — И такой мерзкий…
— Главное мы живы. Все живы… Полежи спокойно, Рург. Я должна заняться твоими ранами.
— Расскажи о шаноре — попросил я, прикрывая глаза.
— Полежи спокойно!
— Прошу… расскажи…
— Позже — воспротивилась сильга — Позже. Все равно тебя сейчас сморит. Ведь кровь шанора тоже ядовита… а я не уверена сколько ее можно было тебе испить… Уже вижу черный румянец на твоих щеках…
— Проклятье…
— Спи, Рург… спи…
Глава 6
Проснувшись, еще не открыв глаза, первое что я почувствовал так это голодный холод. Одно из самых ненавидимых мной ощущений. А теперь ко всему этому еще добавилась ноющая боль.
Любому зимнему путешественнику, идет он пешим или же покачивается в седле, и без того приходится несладко. Особенно его злая зима вдруг решит усилить свою убийственную стужу. Но даже мороз можно преодолеть, когда живот полон сытной доброй едой. А вот если ты проголодался, а седельная сумка с припасами пуста… тогда начинается голодный холод, что сначала обжигает и колотит как снаружи так и изнутри, тычет тебе под и без того подламывающиеся колени, толкает в спину на спусках, а затем, коли ты не сдаешься, начнет нашептывать в побелевшие от мороза уши — остановись ненадолго, привались во к тому дереву, соберись с силами… И коли прислушаешься к сему шепотку… то найдут твое мертвое тело лишь с приходом тепла, когда растает снег и подсохшими тропами вновь двинутся люди. Я уже сталкивался с подобным… Мне приходилось и самому преодолевать такое и находить тех, кому преодолеть не удалось, и они сдались, навеки скрючившись под еловыми стволами. Наученный горьким опытом с тех пор всегда вожу в собой солидный запас съестного. Вот только в этот раз та седельная сумка осталась в доме старого Часира…
Да уж… насколько бы великой ни была усвоенная жизненная мудрость, однажды все найдется причина не следовать ей… и сразу же придется пожалеть о столь глупом поступке. Я бы не отказался сейчас похрустеть подсоленным ржаным сухарем…
Выдохнув, стиснув зубы, с силой прижав язык к зубам — дабы не возопить позорно в случае чего — я медленно и осторожно шевельнул рукой. Боль тут же усилилась и… снова успокоилась. Она как бы предупреждала — не играй со мной, глупец. Лежи смирно, коли не хочешь познать моего гнева… Но я смирно лежать не стал. Шевельнулся еще раз, оперся о локти и ме-е-е-едленно начал садиться. Задумка удалась, а боль осталась терпимой. Здоровой рукой придержав укутывающий меня плащ, я неспешно огляделся, в то время как рука искала оружие и не находила. Накатило недовольство, но тут пальцы наткнулись на рукоять меча, а следом и на убранный в ножны кинжал.
Умна… она умна и опытна несмотря на молодость. В ее годы я был побеспечней и поглупей, хотя не стану в сем признаваться.
И она… где?
Ведя головой, я по очереди углядел сначала порознь привязанных к валунам лошадей, что жадно поедали брошенные перед ними охапочки синеватой диковинной травы. Чуть поодаль, под одеялом и плащом, лежали три прижавшиеся друг к другу тела. Лиц я не видел, но вспомнив недавнее, решил, что это, как и я познавшие яд шанура молодые горцы. Как же быстро все случилось… если бы не сильга с ее знаниями…
Сама Анутта, закутанная в плащ и одеяло, сидя клевала носом рядом со спящими.
А где же Часир?
Я не сразу разглядел крохотную черную фигурку на белом склоне внизу. Обходя камни, Часир то и дело нагибался, тыкал и рыл посохом, что-то с силой выдергивал. Ясно. Вот откуда те жалкие на вид, но столь необходимые охапки травы. В здешних местах даже привычные к холоду лошади быстро обессилят без еды. А им еще нести нас через мост и дальше… или мы уже по ту сторону пробитого рекой Жамгр ущелья?
Голодная река… и меня терзает волчий голод. Быть может, те горские сказки не выдумка? И вечный голод Жамгра передался и мне?
Подобрав ноги, я поднялся. Ноги слушались. Опять усевшись, я убрал кинжал за пояс, подобрал меч и снова поднялся. Глаза скользнули по светлеющему небу. Похоже, мы переночевали и сейчас раннее утро. Принюхавшись к всколыхнутому порывом ветра плащу, я недоуменно моргнул — от него исходил чужой запах. Легкий аромат цветов, хвои и
