Мишень - Анна Викторовна Томенчук
— Это Веста меня зачаровала, да? — спросила Эмили.
— Да, детка. Она поступила очень мудро.
— А тебя она зачаровать могла?
В ожидании ответа Эмили подняла голову и испытующе посмотрела на меня.
— Зачаровать? — не понял я. — Зачем?
— Чтобы ты, как и я, забыл…
— Да, конечно, она могла.
— А ты бы согласился?
— Нет. В моей жизни было много всего, о чем я мог бы сказать «это нужно оставить в прошлом», но только не твоя мама. Какую бы боль мне ни причиняли эти воспоминания, я не готов с ними расстаться.
Эмили сплела пальцы и посмотрела на залитый дождем сад.
— Что ты думаешь об этом? — задал я вопрос, уже давно вертевшийся на языке.
— Ты уверен, что хочешь знать?
— Да.
— Наверное, я не смогла бы об этом рассказать, будь я на твоем месте. Сперва я подумала — почему ты был так жесток, почему так долго молчал, ведь я имела право знать. А теперь думаю о том, каково тебе было со всем этим. Ведь ты мог оставить меня, или отдать на воспитание Весте, или вовсе передать чужим вампирам… но ты возил меня с собой, не отпускал ни на секунду даже тогда, когда мы только уехали из Флоренции. Ты смотрел на меня и думал о маме, а я, дурочка, канючила и требовала внимания.
— Даже если и так, у меня не было повода отдавать тебя на воспитание Весте. И я уж точно не думал о том, чтобы оставить тебя и передать чужим вампирам. Или ты меня плохо знаешь, детка?
Эмили взяла меня за руку.
— Ты бы не отдал меня чужим вампирам?
— Конечно же, нет. Ты была единственным существом, державшим меня в этой жизни. Сейчас ничего не изменилось. Я живу ради тебя, милая. Ты — мое маленькое счастье.
— Даже когда я плохо себя веду?
— Даже когда ты плохо себя ведешь.
— А если я приведу домой Незнакомца и скажу, что у нас большая и чистая любовь?
— Главное — чтобы не Незнакомку.
Эмили со смехом ткнула меня локтем в бок.
— Ладно-ладно, я учту.
— Помнишь, что ты мне обещала? Насчет Киллиана?
Она подняла глаза и напустила на себя невинный вид.
— Попросить прощения?
— Да. Как ты знаешь, у обещаний нет срока годности. Их нужно исполнять.
— Не уверена, что хочу его видеть. Можно, я напишу ему письмо?
— Только не электронное.
— Возьму у тебя храмовые чернила, напишу на старом-престаром пергаменте и отошлю с почтовым голубем. Это будет достаточно романтично, на твой взгляд?
— Главное — чтобы письмо было искренним.
Увидев, что я снова открываю портсигар, Эмили протянула руку.
— Угости уже, — попросила она. Тон был почти извиняющимся.
— Что?! Какая наглость! Поверить не могу. Эмилия, ты куришь?
— Просто балуюсь. Можно ведь?
— Если ты думаешь, что я буду давать тебе сигареты, то очень серьезно заблуждаешься. — Я спрятал портсигар в карман куртки. — И чтобы я больше не слышал от тебя таких просьб!
Эмили надулась.
— Я просто пошутила, пап. Хватит с нас и одного паровоза, разве нет? Кстати, ты собираешься бросать?
— Собираюсь.
— Когда?
— Никогда. Посмотри, какой ливень. И как мы, скажи на милость, доберемся до машины? Все же нужно было захватить зонт.
— Придется бежать быстро-быстро, чтобы не набрать в ботинки воды. А пойдем в кино, пап?
— Пойдем. Только до этого заглянем в кафе и выпьем что-нибудь горячего. И перекусить тоже не помешало бы.
— А ты дашь мне почитать готовый черновик?
Я встал, оправил куртку и поднял воротник. Эмили поднялась следом.
— Похоже, отнекиваться дольше не имеет смысла.
— Наконец-то ты это понял.
— Ты будешь читать, а я буду скучать? Не выйдет. Придется тебе снабдить меня книгой. Ведь ноутбук у тебя с собой. А, значит, и твой роман тоже.
Эмили замерла.
— Ты серьезно, пап? Ты хочешь прочитать мой роман?
— Да. И, надеюсь, на этот раз ты расщедришься на большее, чем жалкая треть одной главы.
— А если тебе не понравится?
— Как там говорит мисс Сандерс? Выводы предоставь делать мне.
— Ты сам напросился. Тогда я буду читать твой черновик и делать правки.
— Хорошо.
— И еще я буду оставлять ремарки. Много.
— Ладно, детка. Я понял. Вызов принят.
Киллиан
20 января
Треверберг
Сложно описать, что я почувствовал, когда Авирона сказала мне, что видела Аримана. Еще сложнее описать те ощущения, которые затопили меня с головой во внутреннем дворике «Токио». Его присутствие, незримое, практически незаметное, стало настолько очевидным, что я сорвался с места, не успев взвесить решение. На что я надеялся? Найти Создателя вот так, когда он явно не хотел быть найденным? Уже позже, вернувшись домой, я смог наконец включить рациональность и проанализировать собственное поведение. Во мне говорил инстинкт. Впервые за долгое время во мне говорил инстинкт, и он заглушил разум. Непознанный инстинкт создания. Ребенок, отчаянно стремившийся встретиться с отцом.
Как странно.
Ариман снова пропал, но на этот раз я чувствовал его присутствие явно и четко. Мне отчаянно хотелось позвать его, но сама сущность моя не позволяла перейти черту. На то, чтобы справиться с собой, понадобилось несколько дней. Я закрылся дома, выключил телефон и погрузился в работу, приводя мысли в порядок и расставляя их по полочкам и комнатам Дворца Памяти.
Удивительно, насколько иначе я стал чувствовать своего Создателя. В прошлой жизни, которую мне подарил Авиэль, все казалось более плоским, понятным и конкретным. Он воспринимался, скорее, как брат, нежели как отец. Да, он учил меня, стал проводником и опорой, но мы все время держались на равных. Мой предок по крови, мой создатель, истинный брат по духу. После 1876 года я иначе посмотрел на само понятие «Создатель», будто впервые оказался по эту сторону баррикады, ведь мне приходилось переобращать. И эти существа из
