Каждый может любить - Валентина Игоревна Колесникова
— Поздравляю, Дарья. Три килограмма девятьсот семь грамм, пятьдесят пять сантиметров счастья и девять по апгар. Ваша прелесть спит в палате, пугает нашего обожаемого начальника до такой степени, что бедный мужик, кажется, вообще выпал из реальности. Бригада!
Мне помогли пересесть на каталку, объясняя попутно что можно, а что нельзя. Голова дико кружилась и неимоверно хотелось спать, я ощущала тошноту и все тело ломило от остатков боли после родов, но все равно единственное, о чем я могла думать, это Марианна. Какая она? Хочу взять на ручки… Хочу прижать к себе и уткнуться носиком в ее щечки…
Когда дверь большой палаты открылась, я увидела их…
Преображенский сидел на кровати в позе мыслителя и смотрел на то, как в небольшом прозрачном боксе шевелился маленький человечек. Марианна пыхтела, сопела, чмокала губами, явно требуя законной пищи, которую как раз вкатили в палату. Теперь я — еда.
Бедный мужчина выглядел до ужаса напуганным и уставшим. Его глаза были большими от удивления и непонимания.
— Она такая хрупкая, — прошептал Саша, — я боюсь ее трогать. На нее дышать-то можно?
— Ну, начинается! — Ангелина Викторовна мягко всплеснула руками, подошла к малютке, завернутой в теплое одеяльце, спокойно взяла ее на руки и как только я смогла залезть в кровать, отдала дочку мне.
И мир перевернулся вновь…
Все чувства и эмоции, страхи во время беременности — все оказалось таким пустым и несерьезным. Отношения с мужчиной, прошлые обиды и ссоры — все такая ерунда… Глядя на милое, крохотное чудо, я понимала, что ради нее готова пожертвовать всем, что у меня есть, лишь бы она была счастлива в этом огромном жестоком мире. Готова отдать абсолютно все… До абсурда… Но это действительно так…
Она быстро нашла источник молока, схватила меня своими губами, прижалась ручками и с неимоверным удовольствием начала кушать, сладко причмокивая, словно ела самое вкусное, что может быть на этой земле.
— А мне теперь можно куда-нибудь упасть? — умоляюще спросил Саша, глядя на врача, — иначе я прямо тут упаду…
— А с виду сильный мужик, — Ангелина Викторовна смотрела на нас и продолжала улыбаться, — все вашей маме расскажу, кстати. Она как раз мне звонит… Будет требовать подробностей…
— Я ведь и уволить вас могу… — в голосе звучала безнадега, но ни в коем случае не угроза.
— Увольняйте, я и так устала уже, пора бы и отдохнуть. Все ждала, ждала, когда же наш Александр обзаведется семьей — дождалась. Можно и на пенсию…
— Какая пенсия? — тут уже Саша взмолился, — на вас все отделение… Ладно, звоните маме… Все равно уже набрали номер и она меня слышит, да?
Женщина лишь пожала плечами, поднесла трубку к уху и хмыкнула, покинув палату.
Саша тут же сел рядом, боясь дотронуться до меня.
— Ты как? — в его голосе звучал ужас, — тебе очень больно?
— Уже нет, — прошептала я, не в силах отвести взгляда от дочки, — уже не больно… Как-то так тепло внутри и…
Слезы сами хлынули из глаз. Я просто не могла сдержать всю ту нежность, что испытывала, держа маленькую ручку Марианны. Нежнейшая бархатная кожа, миленькие маленькие голубые глазки и неимоверно мягкие щечки — все это вызывало бурю эмоций и чувств.
Саша молчал еще очень долго, просто сидел со мной рядом и наблюдал, прижимался слегка ко мне, словно боялся, что я распадусь на части, а когда Марианна уснула и я с большим трудом и опаской вернула ее в прозрачный бокс, закутав в теплую пеленку и одеяло, лег рядышком на просторной кушетке.
— Больно? — тихо спросил он, — где?
— Везде, — честно призналась я, — от макушки головы, до кончиков ногтей на ногах…
Он положил холодную ладонь мне на лоб и стал медленно гладить по голове. Я не могла лежать на спине, тут же возникала дикая боль, поэтому пришлось с большим трудом перевернуться на бок. Мы смотрели друг на друга, и я видела, как в его глазах что-то изменилось.
Он что, выгонит нас? Или все же не сможет? Любит? Или решил отказаться? Не понимаю…
— Я думал, что от страха сам рожу, как вы, женщины, вообще это все можете пережить? Вас же словно ломает… — он шептал это, не в силах повысить голос, еле-еле шевелил губами из-за усталости, возникшей после сильного стресса, — это же… это ведь должно быть просто невероятно больно… как после такого вообще можно хотеть еще детей?
— Это природой заложено, — мне и самой было сложно говорить. Я хотела спросить, любит ли он, но так боялась услышать ответ. Боялась услышать то, что мне не понравится.
Вместо лишних слов, Саша слега обнял меня, стараясь не причинять неудобства, и я смогла уснуть. Просто провалилась в тишину и покой, ощущая, как где-то снаружи колотится мое собственное сердце.
ЭПИЛОГ
Спустя три месяца.
— Надо отдать должное, ты очень похожа на своего отца… — Марианна оказалась точной копией Димы, что дико обижало, и вызывало ревность глубоко внутри. Своеобразное чувство собственничества не давало покоя, но я надеялась, что со временем это пройдет, да и дочка точно внешне изменится.
— Зато характером в папу пошла, — Саша сидел рядом и помогал менять подгузники. Отвлекая малышку погремушкой, он мог позволить мне беспрепятственно крутить Марианну как мне того хотелось, но самое главное — вызывал искренний смех девочки. — непоседа как я в детстве. Ты подожди. Она нам сейчас еще на пол свои дела сделает, тогда точно по моим стопам пойдет…
Саша изменился. За каких-то несколько месяцев он успокоился и стал… стал более взрослым. Не знаю, как правильно описать то, что я чувствую, но мужчина словно обрел нечто очень ценное и важное. Казалось бы — Преображенский и дети не совместимы, но оказывается, в этом правиле есть исключение.
Он не сразу прикоснулся к Марианне, просто ходил вокруг кроватки, смотрел на нее и с большим ужасом в глазах наблюдал за тем, как я спокойно беру ее на руки, причитал при этом, что ребенок кажется очень хрупким и действительно ли нормально вот так просто брать ее без всякой подготовки.
Игорь смотрел на нас как на идиотов, но всегда помогал и с большим удовольствием отвлекал дочку, когда мне нужно было срочно сделать домашние дела. Мальчик с большим удовольствием менял часы с Марианной на обучение живописи, стараясь загрузить все мое свободное время, мотивируя это тем, что пока ребенок не ползает и не ест краски, можно дышать спокойно и нагло пользоваться возможностью.
