Крах всего святого - Илья В. Попов
Лоренс I почил довольно рано, оставив престол на молодого короля; мать его также сторонилась дворовых дел, предпочитая им вышивание и конные прогулки, так что не успел юноша принять титул, как почти все придворные, не медля, пустились в хитросплетенные интриги, желая заполучить юного государя под свое влияние. Матиас долгое время оставался в стороне, не желая принимать участия в подобных играх, но как-то вечером в комнату его скользнул Реджис — тогда еще простой писчий, с коим он до этого момента не перекинулся и словом — который показал Моро письмо, написанное рукой канцлера — капеллана Джереми, что по совместительству был духовником Лоренса. Адресовано оно было верховной жрице Беатрис — которая тогда только-только приняла эту почетный титул — и было целиком и полностью посвящено Матиасу и его деятельности при дворе; а описывались в нем столь ужасные и лживые вещи, что Моро уже хотел было тут же ринуться в спальню подлеца, дабы высказать ему все в лицо, но Пти предложил куда более тонкий и действенный план.
Время до рассвета они провели за долгим разговором — и вскоре средь казначейских бумаг вдруг обнаружились интересные подробности и всплыло, сколько золотых, принадлежавших короне, утекало сквозь карманы канцлера; самого Джереми той же ночью обнаружили в одном знаменитом на всю столицу борделе с девушками и юношами столь юными, что могли спокойно сойти за его внуков. На следующее утро канцлер был с позором отправлен со двора в какой-то глухой монастырь, лишившись имущества, сана, поста и всех прочих заслуг, до глубины души пораженный Лоренс назначил Матиаса на место Джереми, а тот уже пригласил себе в помощники Реджиса.
Матиас не кривя душой мог сказать как сильно он успел привязаться к Лоренсу, но был он для него скорее воспитанником, чем другом, пускай между ними сложились и весьма теплые отношения; Реджис был его главным союзником, правой рукой, той незримой тенью, прикрывающей спину, и с натяжкой их можно было даже назвать приятелями, а Беатрис… ох, сложно было назвать это дружбой…
Так что время для Моро летело стрелой, когда он наконец-то мог попросту пропустить графинчик вина в теологических спорах или обсуждениях трудов ученых и философов, а то и вовсе делясь шуточными историями из далекой юности — хоть у Матиаса запаслось их не столь много и были они довольно скромны, но Аль-Хайи каждый раз хохотал так громко, звонко хлопая себя ладонями по коленям, что Матиас невольно и сам задавался смехом. Дело шло уже за полночь, когда Абдумаш, в очередной раз отставив стакан, вытер из уголков глаз прыснувшие слезы и произнес:
— Великолепный рассказ, ваше величество. Не хотелось бы вас прерывать, но визит мой на самом деле вызван довольно важным делом. Не думайте, беседы с вами доставляют мне искреннее удовольствие — надеюсь, как и вам — однако у меня есть для вас довольно интересное предложение, которое, я надеюсь, вы хотя бы соблаговолите выслушать.
— Я — все внимание, — благосклонно кивнул Матиас, уже слегка охмелевший. — Не стесняйтесь, друг мой.
— Лучше я кое-что продемонстрирую.
Аль-Хайи зарылся в свою сумку, с коей не расставался, достал оттуда плотно завязанный мешочек, ссыпал его содержимое себе на ладонь и протянул ее Матиасу — приглядевшись, тот увидал какой-то черный порошок, напоминающий не то мелкий горох, не то крупную соль.
— И что же это такое? — с любопытством спросил Моро. — Очередное чудесное лекарство?
— О, нет! Намного, намного лучше. Сейчас вы смотрите на величайшее открытие этого века, — ответил Абдумаш и медленно сжал ладонь в кулак. — Не меньше сотни ученых, алхимиков и магов трудились над его созданием — величайшие умы Арракана… нет, даже всего мира! Волею судьбы я оказался знаком с одним из главных специалистов, приложивших руку к созданию сего чуда, и подумал, что было бы неплохо добыть хотя бы щепоть для своих опытов. Увы, но рецепт — да что там, каждая песчинка — охранялись как зеница ока, так что я смог вызнать лишь несколько формул, да и то неполных; и работа над воссозданием эксперимента занял у меня не один год. Признаюсь, дело оказалось труднее, чем я думал — у тех мужей были помощники, материалы и лаборатории, у меня же — только мой ум и упорство. Но мне свезло встретить вас, а вам — меня. С моим интеллектом и вашими возможностями мы сотворим то, что когда-нибудь сотрясет целый мир — причем в буквальном смысле.
Несмотря на уверенность слов Аль-Хайи и его донельзя гордый вид, Матиас не смог сдержать снисходительной улыбки.
— Песок, который покорит белый свет? Нет, я ни в коей мере не хочу обидеть ни вас, ни ваших коллег, но…
— Я вполне могу понять ваш скепсис, — Абдумаш поднялся на ноги. — Что ж, позвольте вместо слов показать вам небольшой фокус…
Аль-Хайи сделал шаг к очагу, выбросил руку в сторону пламени и тотчас отвернулся, закрыв уши руками. Жаль, что этого не сделал сам Моро — через мгновение раздался настолько оглушительный хлопок, что у него едва не лопнула голова; камин тряхнуло, осыпав с него несколько осколков, угли раскидало по всей комнате, а комнату наполнила резкая вонь.
Не успел Матиас прийти в себя, как в комнату ворвалось не меньше десятка вооруженных стражников — пока еще столько же толпилось у них за спинами. Не увидав в покоях никого, кроме как от души веселившегося иноземца и ошарашенного короля, стражники с вопросом посмотрели на Моро — думается, лишь подними он бровь, как они в то же мгновение разорвут наглеца на части; но вместо этого Матиас лишь приказал им выйти вон.
Едва за последним из них захлопнулась дверь, как Матиас обвел глазами резной потолок, под которым все еще стояла едкая пелена, и спросил:
— Что… что это было?
— Горючий порошок, или как его называют «Порох», — с улыбкой
