Иволга и вольный Ветер - Галина Валентиновна Чередий
— Серега, отвали! — разозлилась мигом я. — Пошел и ты со своим бизнесом, и Яшка этот!
Я ускорила шаг, волоча свою ношу и ожидаемо получила порцию матерной ругани вслед.
— Да иди ты сама! Ишь ты, харю она воротит, городская бл*дина! Че, видать попользовал тебя Яшка и пнул на хер, вот и приползла домой! Ничего, я как бабок подниму весной еще сама стелиться станешь. А то смотри, гордая она какая вечно была, носилась со своей п*здой, как с драгоценной! А теперь-то все, распечатанная да пользованная. Сама просить станешь.
Ой да мечтай! Дотопав до родного двора в раздражении, я поморщилась, заметив, что снег не расчищен ни перед забором, ни в самом дворе. Проторена только узкая тропинка от завалившейся калитки до крыльца и оттуда к поленнице и туалету. Ну что за бардак? Почему мама Севку с Ленькой не пнула, чтобы почистили.
Пыхтя и отдуваясь, я протащила по узкому проходу коробку с сумками, но на полпути плюнула, бросила и пошла к дому, звать подмогу.
Однако, еще не дойдя до крыльца уловила густую вонь сигаретного дыма и расслышала отзвук мужских голосов, мигом напрягшись. Слишком уж ненавистно знакомы мне эти приметы. Чуть не врезавшись в низкую притолоку сеней лбом, влетела, уже откровенно кипя, в дом и увидела именно то, что ожидала. В комнате дым коромыслом, на столе бутылки с мутной самогонкой, нехитрая закуска, от тяжёлой табачно-перегарной вони дышать едва можно. Мать топчется у печки, продолжая что-то готовить. С граненым стаканом в руке у стола восседает на табурете отец в растянутой майке-алкоголичке, напротив него собутыльник с незнакомой, но такой же небритой и опухшей от явно долгого пьянства рожей. Но будто и этого мало. Прямо на меня уставился остекленевшими от алкоголя глазами мой младший брат — Севка.
— Ты же обещала! — буквально взорвалась я вместо приветствия, и мать резко испуганно обернулась, доводя мое бешенство просто до запредельного уровня.
У нее темный синяк на скуле, опухла явно разбитая верхняя губа, но самое меня бесящее — отчетливо просматривается чуть округлившийся живот.
— О-о-о! Смотри какие люди и без охраны! — пьяно ухмыльнулся отец и поднялся мне навстречу. — Валюха, дочь! Приехала мамку с папкой навестить, кормилица?
— Доча! — тоже радостно улыбнулась мама, но глаза отвела. — Ты так неожиданно… Хоть бы телеграмму или тете Лене звякнула…
— Зачем? Чтобы ты его выпроводить до моего приезда куда-нибудь успела? — гневно потребовала я ответа, демонстративно игнорируя приближающегося отца. — Ты же обещала, мама! Обещала больше никогда его назад не принимать! И опять! Сколько можно? Еще и Севку он теперь спаивает. А потом и втянет в свои дела криминальные. Мало того, что Захар по его вине сидит, так ещё и Севка! Ты этого хочешь?
— О! Сеструха! — наконец с трудом сфокусировался на мне вдрызг пьяный Севка. А ему ведь всего шестнадцать! — Ты чё хипишуешь?
Я тебе покажу чего, мелкий ты засранец.
— Какого хрена ты за стакан схватился, придурок! — напустилась я теперь на него, хоть и прекрасно знаю — орать и совестить пьяного нет никакого толку. — Ты мне что обещал? Мать беречь и помогать во всем. Это так ты ей помогаешь? Урода старого в дом пустил, еще и с дружками урками как всегда небось.
— Э-э-эй, Валька, ты берега-то не путай! Отец перед тобой родной! Ты на меня варежку-то не раззевай, а то живо зубы пересчитаю! Уважение должно быть, а ты меня перед корешем позоришь! Живо захлопнулась и пошла вон мамке помогать, а то у нас закусь кончилась! Или за водкой сгоняй, мало тут у нас. Деньги-то привезла? Нам тут дармоедов не надо, если что.
— Ах дармоедов? Уважение тебе? — окончательно взбеленилась я и рванулась вперед.
При всей, годами копившейся, ненависти ударить отца первой я не смогла. Схватила за шиворот его собутыльника, ткнула рожей в тарелку с объедками, пуская кровь из носа и заломив руку за спину, сдернула с табурета и вынудила топать шустро на выход, под звук его матерных воплей.
— Пошел на хрен отсюда! — рявкнула, швыряя его лицом в снег. — Вернешься еще хоть когда-то — убью к херам!
Удар бутылкой по плечу был страшно болезненным, прям в глазах потемнело, но все же спьяну отец промахнулся. Явно же метил по голове. Развернувшись, едва увернулась от его кулака, летевшего мне в лицо. Перехватила, дернула на себя, уходя в сторону, и, используя энергию инерции и подсечку, уронила и отца физиономией в снег. Спасибо, Михаил Константинович, за науку, ой спасибо. Напрыгнула сверху и врезала по затылку раз и еще, замахнулась добить, но тут в мою руку вцепилась с визгом мать.
— Не смей! Не тронь отца! — орала она, стягивая меня с него. — Валя, отец ведь он тебе, отец! Ополоумела ты в своем городе! На отца руку поднимать — грех какой!
— Грех? — чуть не задохнулась от возмущения я. — А ему тебя избивать не грех? А детей собственных объедать, вместо того, чтобы кормить, ему не грех? А сыновей родных под статью подвести и воровать заставлять не грех, мама?!
— Да тебе ли вякать, Валька, — прохрипел отец, перевернувшись и сев на снегу. — Свое глаза не колет? Я и братья воры, а сама-то кто? Или ты типа не такая?
— Я — не такая! Ты воровал чтобы пропить-прогулять все и из дома последнее выносил, плевать хотел, что нам ни одеться не во что, ни жрать нечего. А я украла, потому что братья-сестры, которых ты, безмозглое животное, матери заделываешь, голодные сидели. Понятно? Не смей нас ровнять!
— А ты батьке ещё поуказывай! Дом этот мой! Захотел вернуться — и вернулся! И дети мои, что скажу, то и делать будут.
— Да что ты сказать им можешь? Чему научить? Как бухать, курить и воровать?
— А хоть бы и так! Не твое собачье дело! Ишь ты, мокрощелка борзая, явилась и с порога давай командовать и руками махать. Я тут хозяин.
— Мама, гони его, — повернулась я к родительнице. — Гони сейчас же, ты мне обещала.
— Валюша, ну куда же я погоню его? Он же муж мой, и дом, и правда, его.
— Да какой он тебе муж? Вор, пьянь и дармоед! Только и делал, что сидел у тебя на шее между отсидками и детей клепал. Гони его, сказала!
— Сама пошла отсюда! Мужик в доме я! —
