Смерть Созданиям Сумрака: Расцвет - Александр Вольт
Меня замутило. Нет, на маску совсем не похоже. Даже на “Мосфильме” так не сдюжили бы. А там спецы знатные работают, их даже за границу частенько зовут всякие визуальные да голографические эффекты для кино делать, да только смысл уезжать? Чтоб статус “изменника родине” дали да родню закошмарили?
Я любил на ужастики ходить, иногда в выходной денек сразу на три-четыре картины подряд место покупал и до самого вечера в кинотеатре ошивался. Бывало, что и на месте героя себя представлял. Особенно, когда они глупости всякие вытворяли — спускались в подвал, где чудовище прячется или заклинания из страшной книги произносили. Кто ни разу таких дурачков не осуждал — у того нет сердца.
Но вот о том, чтоб оказаться на месте такого дурачка, я и подумать не мог.
— Чем могу вам услужить, тащ Распятьев? Винца, закусочки, али ночку скоротать желаете? — зачастил Вавила. Он явно нервничал — пот по лбу катился градом.
Чудище в мундире с выбором не спешило.
— Скажи мне, Вавила. — Распятьев вальяжно обошел вокруг одного из свободных столов. Провел по нему пальцем, а потом брезгливо отер белую перчатку о брюки.
— Да-да?
— А не видал ли ты… — комбриг все с той же показной небрежностью устроился на стуле. — Девицу. Примерно вот такого роста, — он остановил ладонь примерно в полутора метрах от земли, — коротко острижена, волосы светлые, худа и костиста…
Вавила замялся и нерешительно переступил с ноги на ногу.
— Ну… вы же понимаете, товарищ комбриг… таких, как вы описали, мягко говоря, — он сделал паузу, словно подбирал такое слово, которое точно не должно задеть Распятьева, — много. У нас все то чернявые, то русые… других как-то и не рождалось последнее время.
Упырь резко фыркнул и потянул тупорылой мордой. Словно принюхивался к воздуху. В нем витал убойный коктейль из гари, чада, пота, немытого тела и перегара, но чуйка мне подсказывала — обоняние у этого хмыря такое, что любая акула от зависти помрет. Он вполне может учуять и тогда…
— Что насчет постояльцев, Вавила? — Распятьев поднялся и не торопясь двинулся к двери.
— А что постояльцы? У нас село маленькое, батюшка комбриг, на ладан дышит, одни доходяги, забулдыги да старики вековые, неоткуда и гостям-то взяться. Мы тут сами кое-как небо коптим, землю пашем да возделываем, а уж ежели гость пожалует, вроде вас, то приют дадим непременно. Но это так редко случается…
Я помотал головой. Это действительно тянуло на картину ужасов. Самый настоящий кошмар бредовый. Вдруг я на самом деле не проходил через Сашкин портал? Что если просто башкой треснулся сильно, а теперь лежу в коматозе в окружении врачей и всякие бредовые картины наблюдаю?
Не то от злости, не то от досады я рефлекторно сжал кулаки, о чем тут же пожалел. Опять забыл про чертов порез. От боли зашипел, и тут же маленькая женская ладошка прижалась к губам.
Я повернул голову в сторону ее хозяйки. Впервые удалось разглядеть ее встревоженное лицо и глаза. Большие, широко распахнутые с длинными ресницами. И настолько пронзительно голубые, словно я смотрел в толщу воды; туда, куда уже не проникает свет. Весь ее вид говорил “не вздумай высовываться”.
Я спорить не стал.
А за дверью постирочной лилась неторопливая беседа. Со стороны даже могло показаться, будто это два давних приятеля пересеклись за кружечкой — ритм спокойный и размеренный. Да только ни черта дружеского не было. Удав с кроликом никогда не скорешатся.
— Как твои дочери? — донеслось из-за двери.
— Потихоньку, тащ Распятьев. Работают, вот давеча домой их отправил, чтоб отдохнули. Много работы в корчме, убегались мои касатушки. Решил, пущай сегодня лягут пораньше.
— Хох, невиданная для тебя щедрость, Вавила. Стареешь?
— Пожалуй, — пожал плечами Вавила и было видно, что держать лицо ему все труднее. И я мужика не винил. Когда перед тобой такая хуерга рассекает, будет актом геройства даже попросту не наложить в штаны. Так что он еще молодцом держится.
— Понятно-понятно, — упырь на мгновение замер, будто прислушивался, и хлопнул ладонями по бедрам. — Ладно, поболтали, пора и честь знать. Бывай, Вавила. Про дань только не забывай, срок уже близок. Не доводи до греха.
— Конечно-конечно, — снова зачастил корчмарь. Он торопился поскорее спровадить “гостей”. — Вы, тащ Распятьев, заходите в любой час, если что. Не стесняйтесь.
В нашей каморке тоже их ухода ждали как вечера пятницы. Вот уже упырь и его громилы отправились к двери, вот вышли за порог… Еще чуть-чуть
И тут донеслось едва слышное
кап
Я опустил глаза. На полу, аккурат под моей ладонью, влажное блестела капелька крови. Надо было замотать гребаный порез. Глаза у моей спутницы сделались как два червонца — большие и блестящие от злости и досады. Даже чувство вины заиграло в душе. И, как выяснилось, не зря.
Распятьев застыл на секунду и, легко оттеснив Вавилу плечом, шагнул обратно. Его уши нервно подрагивали.
— Вавила, — коротко сказал комбриг.
— Да?..
— А что у тебя там в постирочной?
— В постирочной, — вздохнул Вавила — находится постирочная, товарищ комбриг. Пожалуйста, прошу вас во славу Вождя нашего…
— А ты Вождя всуе не поминай, нехорошо это, — парировал Распятьев, — ты ведь не будешь против, если я туда загляну? Быстренько. Одним глазком. Любопытно мне, как у вас тут рабочие процессы налажены. Нет ли каких нарушений…
Вавила занервничал, аж руки затряслись. Он пытался эту трясучку сдерживать, но получалось плохо.
— Давайте уже завтра, прошу вас. У меня был тяжелый день, а завтра вставать ни свет, ни заря.
— Именно поэтому, — сказал нетопырь, шагая в нашу сторону, Его сапоги тяжело бухали по полу, — я и сказал, что быстренько. Сильно тебя не задержу, не волнуйся. Выспишься вволю!.
Вавила закусил губу до того, что кровавая дорожка потянулась по подбородку. Его рука метнулась за пазуху и выудила оттуда кинжал. Он рванулся в сторону комбрига, занес руку для удара… Не слишком честно бить соперника в спину. Но, думаю, если твой
