Нет в лесу страшнее зверя - Маша Ловыгина
Полина пробралась на свое место, нервно теребя ремешок сумочки. В голове воцарился полный раздрай. Хотелось расспросить Кострова о том, что он только что сказал, но художник с азартом выбирал спиртное, совершенно не задумываясь о том, какое впечатление на нее произвели его слова.
Что это было вообще? Шутка? Но разве подобными вещами шутят? Хотя, зная ее отца, возможно и следовало отнестись к этой информации спокойно. Иногда папенька выдавал такие перлы, что сам удивлялся. Но такова уж особенность пишущих людей — играть словами и фразами становится для них основным занятием. Мать это выбешивало, а вот Полине нравилось угадывать тайный смысл, прятавшийся за словами отца, ведь тогда даже самая простая история превращалась в сказку.
Но то, что сказал Костров, меньше всего напоминало каламбур и, уж тем более, байку или притчу.
С левой стороны от Полины восседал Геннадий Викторович. Шейный платок на его шее был уже размотан и висел теперь вдоль распахнутого ворота. Рядом с Костровым, во главе стола, — угрюмый мужчина с орлиным носом и всклокоченными волосами. Перед ним лежал пухлый блокнот, в котором он делал какие-то пометки, пока окружающие переговаривались друг с другом. Блондинка постарше время от времени что-то шептала угрюмому на ухо, томно вздыхая и закатывая глаза.
Полина уставилась в пустую тарелку, пытаясь понять, что делать дальше. Может быть стоило сейчас спросить Кострова о том, как она должна поступить, оказавшись в таком дорогом ресторане, и предложить самой заплатить за ужин. Для всех она чужой человек, влезший в их компанию без приглашения. Если бы Костров хотя бы намекнул на такие вот посиделки, она ни за что бы не пришла…
Официант подвез двухуровневую тележку, внизу которой позвякивали бутылки. Через пять минут стол был полностью заставлен, что смутило Полину окончательно.
— Что вы будете пить, дорогая моя? — спросил Костров. В руках у него оказалась бутылка, из горлышка которой еще поднимался белесый газ.
— Я?! Нет-нет, что вы!
— Дамы, леди, королевы мои, выбор за вами! — не обращая на ее выпученные глаза, продекламировал Костров.
— Спасибо, но я откажусь, — откашлялась Полина. — Мне завтра на работу, и вообще…
— Нет, вы слышали? Человеку завтра на работу! — воскликнул Геннадий Викторович и тут же вскочил. — Внимание! У меня родился тост! А как известно, выпивка без торжественной части, теряет свое воспитательное значение!
Вжав голову в плечи, Полина закусила губу — да что они, сговорились, что ли?
Костров наполнил ее фужер, а себе плеснул в стакан. Полина заметила, что руки остальных тоже были заняты рюмками.
— Итак, — Геннадий Викторович постучал вилкой по тарелке, — запомните! Если выпивка мешает вашей работе, то вы, вероятно, плохой выпивоха. А вот если работа мешает выпивке, то вы, на минуточку, алкоголик! Так выпьем же за возможность заниматься любимым делом, не отказываясь при этом от своих привычек!
Все подняли бокалы. Чтобы не выделяться на общем фоне, Полина последовала общему примеру. Сделав малюсенький глоток, отставила фужер и спрятала руки под стол, потому что никак не могла унять охватившее ее волнение. Странно было находиться среди людей, которые даже не пытались создать иллюзию приличного общества. Скорее, для них это была действительно рабочая атмосфера. Все говорили разом, перекидываясь вопросами и ответами через стол, совершенно не заботясь о том, как отреагируют остальные посетители. Благо, тех было немного, и сидели они на некотором отдалении. Поэтому ужин продолжался в лучших традициях птичьего базара. Пока официант расставлял закуски и хлеб, пара пустых бутылок уже отправилась восвояси.
— Полина, что же вы как не родная, — Костров выложил к ней в тарелку рулеты из баклажан и горку оливок. — В коллектив вливаются через горлышко!
— Мне, право, так неудобно… — покраснела она. — Свалилась вам как снег на голову… Хорошо, не на метле.
— В древние времена вас бы тут же сожгли на костре, — заметил чей-то тихий бархатный голос.
6
Полина вздрогнула и подняла голову. Напротив нее стоял молодой человек в светлой свободной рубашке с распахнутым воротом, смуглым скуластым лицом и темными волосами, небрежно уложенными назад. У него был такой пронзительный взгляд, что по телу Полины тут же побежали колючие неприятные мурашки. Когда он сел, она пробормотала:
— Вот уж глупости… Не смешно ни разу…
— Андрюша, я думала ты уже не придешь, — проворковала молоденькая актриса, едва касаясь пальчиками его запястья.
— И вот я здесь, Мара, — ответил он, не сводя глаз с Полины и будто сканируя ее.
Полина медленно облизала губы и, взяв фужер, давясь выпила его содержимое до дна. В голове зашумело, на глазах выступили слезы, в носу защекотало. Схватив кусочек сыра, она затолкала его в рот, чувствуя, что горят не только щеки, но и уши. Следовало что-то сделать, успокоиться, но пока этот Андрей так нагло пялился на нее, в голову не приходило никакого мало-мальски вразумительного решения. Этот тип был необыкновенно красив и знал это. Бравировал и наслаждался производимым впечатлением, словно Дориан Грей. Так и хотелось сказать что-нибудь эдакое, чтобы сбить это выражение с его лица, но как Полина ни старалась, выдавить из себя ничего не удавалось. Да и сыр быстро кончился.
— Ну что ж, господа киношники, предлагаю выпить за новый сезон! — громогласно объявил Костров, поднимая рюмку. — За «Черное озеро»! За коммерческое кино и за то, что божьи дети так любят страшные сказки!
— Им без них скучно, — согласился Геннадий Викторович и, толкнув Полину локтем, подмигнул. — Они хотят — мы снимаем! Любой каприз за ваши деньги!
— А что это за фильм, «Черное озеро»? — спросила она. — О чем он?
Казалось бы, никто не должен был услышать ее слова, кроме соседа, но нет! Все тут же замолчали, уставившись на Полину в молчаливом недоумении.
— Это моя вина! — пришел к ней на выручку Костров. — Прошу не судить нашу милую гостью! Она в отличие от нас совершенно нормальный человек. Далека от мира кино и уж тем более, от подобного жанра.
— Вы что, телевизор не смотрите? — слегка растягивая гласные, произнесла Мара, обращаясь к Полине.
— Ну почему же, смотрю. Редко, правда… — пожала плечами Полина. — Старые фильмы в основном, экранизации. «Собачье сердце», «Девчата»…
Мара закатила глаза, а потом и вовсе прикрыла их ладонью.
— И правильно делает! — поднял вверх палец Костров. — Ничего
