Зловредный старец - Алексей Герасимов
Но нет! Старый долбоклюй в короне рогом уперся и ни в какую, не понимает, что на окупаемость колонизированные земли выйдут хорошо если через несколько лет, а до того в них надо вкладывать, вкладывать и вкладывать. Благо бы только его, так ведь и владетельным под это дело тоже кошельки придется развязывать!
Все, в общем, сугубо в своих классовых интересах, которые я не понимаю. Ну и взятка от посла, конечно, тоже лишней не была, как и обещание дальнейших преференций в случае участия в войне Ашшории.
Жаба давила Зулика неимоверно, но до смерти — я имею в виду, до моей, — наверное не загрызла бы, но зеленая и пупырчатая, к сожалению, спелась с другим, ничуть не менее, а может и куда более значимым обстоятельством.
С Валиссой, ни харда ей, ни материнки.
Я когда ей говорил, что надобно как-то технично ограничить визиты к ней князя Тимариани, а то люди уже шептаться по этому поводу начали, пояснил вообще-то, что осведомленность о его к ней чувствах выказывать ни в коем случае не надо. Эта идиотка так и поступила — но с точностью до наоборот.
Нет, разумеется невестушка не заявила ему так вот, в лоб, что «Вы меня любите, я это знаю, но я царевна — идите нафиг». Нет, эта…гм… женщина, мозг в голове которой занимает места меньше, чем KolibriOS[1] на харде, ровно в день прибытия в Аарту Ториса Карторикса решила наконец поговорить с моим Главным министром по-душам, над i все точки расставить — в результате напустила такого тумана, что бедолага Зулик понял ее слова как «Вы меня любите, я это знаю, но между нами бездна и осведомленность о ваших чувствах Лисапета».
Возможно, кстати, и правильно понял. Зная Валиссу — вполне такое допускаю.
В общем, царевна сказала решительное «нет» позывам княжеской души, которое, как известно любому половозрелому мужчине, у женщин означает «может быть». Стало быть срочно надо ковать железо не отходя от кассы, покуда никакой другой удалец тебя на хромой козе не объехал.
Ну и что же в связи с этим предпринял наш Ромео? Ринулся устранять препятствие на пути к сердцу царевны. Ну и к регентству, разумеется.
А что? Он — владетельный и Главный министр, его возлюбленная — мать наследника престола и местоблюстительница престола Шехамы. Побратим — тот вообще командир гвардии и фактический командующий Центра, ну то-есть основной массы войск… Кто ему помешает?
Конечно, невестка моя популярностью у владетельных, мягко говоря, не пользуется — они ей отчего-то не доверяют, казней опасаются, наверное… и не зря. Но Зулик вполне надеялся Валиссу от резких телодвижений удержать.
Шехамскую Гадюку! Удержать! Вот ведь наивный болван.
Нет, я знаю, конечно, что любовь слепа — в той еще жизни проверял, на первом курсе. Но чтоб настолько!..
Когда я признательные показания (упоминания о Валиссе оттуда, разумеется, были аккуратно вымараны) Латмуру прочитал, тот от поведения своего побратима аж охренел. И тут же заявил, что имя его Зуликом опозорено бесповоротно и окончательно, доверия ему быть не может — пустите в отставку.
И так еще шесть раз, включая сегодняшний. Этим я Валиссу тоже при случае попрекаю. Действует не так эффективно как упоминание о том, что она своей дурью чуть собственного сына не угробила, но тоже вполне себе аргумент. Во всяком случае, с момента вскрытия заговора ейного хахаля ядом невестка мне на мозг почти не капает.
Хоть какая-то от этого покушения польза.
— Вы собрались меня этим попрекать до конца времен, Лисапет? — обиженно поджала губы Валисса.
Ну вы поглядите, какая невинность оскорбленная — я сейчас расплачусь!
— Нет, ну что ты. — ласковым тоном отозвался я. — Только до своей смерти.
* * *
— А, князь, заходи-заходи, дорогой. — поприветствовал я Латмура, откладывая свиток с трудами Аксандрита Геронского в сторону. — Слыхал, Нвард возвратился из путешествия. Как он там?
— Благодарю, ваше величество, рана пустяковая. — ответил Ржавый входя в мои апартаменты. — Через неделю должен уже полностью оправиться.
Так, интересно девки пляшут — у нас тут в сыне командира царской гвардии и женихе, между прочим, царевны, кто-то дырку сделал, а царю об этом не докладывают! Пора, кажется, начать учить Люкаву Родину любить.
— Ну и славно. Да ты присаживайся, дорогой, присаживайся. Сам-то здоров?
— Спасибо, государь, — капитан опустился в кресло, — вполне.
— Надо же! — я всплеснул руками. — А я уже думал, что умом тронулся!
Я шлепнул на стол перед ним лист с его же рапортом на увольнение со службы.
— Ты сколько еще намерен из меня кровь пить, а? — тон, которым это было произнесено, был, надеюсь, самым задушевным.
— Повелитель, — Железная рука упрямо склонил голову, — Поступок моего побратима…
— Вот именно! — перебил я главного по гвардии. — Его, а не твой!
— Ваше величество, перед богами и людьми…
— Иди ты в жопу. — ласково посоветовал я. — И с богами, и с людьми, и со всей Святой Троицей.
Князь, услышав от меня такое откровенное богохульство, аж поперхнулся.
— Не требуется быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что Зулик находится под арестом — всем владетельным это очевидно, а иным, полагаю, и известно доподлинно. Между тем я что-то не наблюдаю у своего порога депутаций с требованиями немедленно отрешить от должности и тебя. Вот ты сейчас входил, нет же за дверью никого, кроме стражи?
— Нет, но…
— А, следовательно, все давно сделали вывод, что ты, князь, царского доверия не утратил. Правильный, кстати сказать, вывод-то.
— Но моя честь…
— Ни хрена с ней не сделается, с твоей честью, только преумножится. — отрезал я.
— Да как же так, повелитель?! — возопил мой главногвардеец. — Этот шелудивый пес опозорил и свое, и мое имя устроив заговор! Да кто теперь поверит, что я о планах своего побратима не знал, и их не поддерживал?!
— Ой, балбес… — я вздохнул и покачал головой. — Если бы так оно и было, сидел бы сейчас князь Тимариани в камере? Я уж не спрашиваю о
