Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1973 год
Начались и первые «разведывательные» вылазки «Фридом дайнемикс». В автобусы с советскими делегатами полетели камни, зазвенели разбитые стекла. Но Ралис и Стюарт остались недовольны: по всем законам психологии, уверяли специалисты там, в Лэнгли, резкий переход от праздничного веселья к угрожающей враждебности должен вызвать растерянность, страх, даже эмоциональный шок. Но русские почему-то не впали в панику — доносили контролеры-наблюдатели — пожалуй, лишь посерьезнели. Зато «движущим силам свободы» пришлось поспешно уносить ноги: хельсинкцы — свидетели инцидентов — высказали явное желание намять им бока.
«Что ж, посмотрим, в каком настроении они будут завтра...» — в словах Ралиса не чувствовалось и тени сомнения в непогрешимости «профессоров психологической войны».
...Почти в центре Хельсинки, недалеко от вокзала, есть парк Кайсаниеми, любимейшее место молодежных гуляний. Говорят, лет сто назад здесь, на небольшом мысу — по-фински «ниеми», вдававшемся в Телеский залив, стоял кабачок, где гостей встречала красавица Катя — по-фински Кайса. У нее частенько собирались студенты Хельсинкского университета, которые и назвали это место по имени прекрасной шинкарки. Еще перед фестивалем в Кайсаниеми выросло просторное полотняное «шапито» — клуб «Спутник». Рядом — кинопередвижка под открытым небом, танцплощадка, столики, легкие удобные стулья, детские игры. С утра до позднего вечера в «Спутнике» и вокруг него толпился народ; но завтра — открытие фестиваля, к нему нужно как следует приготовиться, и часам к десяти вечера парк затихает. Собираются домой, на «Грузию», ребята из «Спутника», для которых завтрашний день особенно ответственный.
И вдруг ночная тишина взрывается дикими воплями, свистом, улюлюканьем. Из темноты летит град камней, сучья, пустые бутылки. «Ноу — фестиваль! Ноу — коммунизм!» — пьяно коверкая слова, надрываются мальчишеские голоса. Полотняный павильон мигом окружает цепочка советских ребят. А из аллей, из кустов со всех сторон лезут шатающиеся, растрепанные фигуры. Нужно выстоять. И ребята держатся. Не отвечая на оскорбления, не обращая внимания на «легко опознаваемые летящие предметы», впрочем, шефы «Фридом дайнемикс» явно просчитались: от щедрой даровой выпивки руки «движущих сил свободы» не стали более твердыми. Но вот уже заплясали по аллеям яркие лучи фар. «Движущие силы» мигают, пытаются закрыть лица ладонями, спрятаться от слепящего света. Из автобусов бегут рослые парни в спортивных костюмах с буквами «СССР» на груди...
Чуть позже, завывая сиренами и мигая красными лампочками на крышах, примчались полицейские машины. Площадка вокруг «Спутника» и парк быстро очищаются от непрошеных визитеров.
...Почти не спавший в ту ночь, Ралис с утра устроил разнос своим помощникам. Им пришлось терпеливо выслушать уникальный набор цветистых выражений, популярно разъясняющих их полную профессиональную некомпетентность. Особенно досталось «специалисту по силовым акциям» Авро Хорму. Набычившись, тот угрюмо пообещал, что сегодня возьмет реванш, время приближается к 17.00. Сейчас начнется фестивальное шествие. Уже с середины дня все улицы то пути к олимпийскому стадиону забиты народом. В небе, деловито рокоча мотором, серебристый самолетик тащит полотнище со словами: «Фестиваль, здравствуй!». В Вене в это время такой же самолетик буксировал плакат «Фестиваль без нас», который затем сменил призыв «Пейте венское пиво». Впрочем, до этого был и другой призыв: «Читайте «Венские новости». Но этот листок не читали.
По рядам людей, выстроившихся вдоль улиц, шелестом прокатывается: «Пошли!» Пританцовывая, выступают латиноамериканцы в сомбреро и, конечно, с гитарами, улыбаются финнам индийцы, словно плывут в своих блестящих одеждах гибкие негритянки. Знамена, барабанщики, песни, пляски. А если кубинцы на ходу и выкидывают из своей колонны пристроившихся «мальчиков» агента ЦРУ Педро Сальвата, у которых под куртками топорщатся пистолеты, то это так, мимолетный эпизод, не портящий общего праздника.
Возле здания почтамта, неподалеку от Маннерхейминтие, главной улицы Хельсинки, прижался к тротуару белый «форд» с номером EN-NT-49. В кабине Ралис и Стюарт. Оба заметно нервничают.
На главную улицу торжественно выплывает огромный макет: серп и молот. Острие серпа переходит в стремительно мчащийся спутник. Идет советская делегация, семьсот парней и девушек под алым флагом. Звучит веселая, задорная мелодия, улыбаются и аплодируют зрители, впереди на постаменте три мускулистые фигуры с молотами — памятник трем кузнецам, внизу, на тротуаре, молчаливая толпа, ухмыляющиеся лица, покрасневшие глаза.
Смолкли песни, посуровели, подтянулись парни и девчата. Над улицей повисла напряженная тишина, и лишь асфальт чуть шуршит под ногами. Это уже не праздник, а передний край, где можно ожидать всего: булыжников, слезоточивых бомб...
Бомбу в ту ночь бросили во двор школы, где разместились советские туристы. А на Маннерхейминтие... на Маннерхейминтие стоявшие в задних рядах инструкторы — профессионалы из ЦРУ и СИС — принялись хотя и незаметно, однако чувствительно «напоминать» подопечным, зачем их сюда привезли. И те ошалело завопили: «Гoy эуэй!» — «Убирайтесь прочь!» Шепелявя, с акцентом, вразброд, но зато на английском.
И вдруг вся колонна в. едином порыве властно и звонко кидает в воздух: «Фе-сти-валь! Фе-сти-валь! Фе-сти-валь!» Этот клич подхватили тысячи людей, стоявших на улице, и в нем бесследно утонули вопли на ломаном английском.
После поражения на Маннерхейминтие Ралис и Стюарт решили играть ва-банк. Силовые провокации продолжались: еще один неудачный налет на «Спутник», взрыв бомбы у школы, где после всех треволнений крепко спали советские туристы, наконец, попытка пронести пластиковую бомбу на «Грузию». Семнадцатилетний Алпо Хайкола признался, что ему было обещано большое вознаграждение.
— Кто обещал? — допытывались в полиции.
— Какой-то американец. Среднего роста. Лет сорока. Еле говорит по-фински...
И лишь официальное заявление президента Финляндии Урхо Кекконена положило конец безрезультатным, но тем не менее весьма опасным акциям сборной «делегации» разведывательных служб. Борьба перешла в другое измерение.
«Художник» Лайонел Либсен, «американец» Леонид Денисюк, «журналист» Гулл и другие «активисты» из Службы независимых исследований под командой белобрысого верзилы в темно-зеленом пиджаке и мятых белых штанах с утра до вечера «сражались» в клубе «Дружба», затевая бесконечные споры с гостями и хозяевами. Верзила же по имени Ренс Ли, выдававший себя за студента, в действительности сотрудник разведотдела госдепартамента, при этом демонстрировал — явно для начальства — редкостное самопожертвование: он даже не ходил обедать, ограничиваясь тем, что изредка прикладывался к «хип-ботл» — фляжке с виски. Автобусы с рекламными щитами зазывали делегатов и финнов на выставку «Молодая Америка показывает». Возле «Спутника» и «Грузии» постоянно вертелись десятки юнцов и солидных господ, нагруженных всевозможной макулатурой, в избытке заготовленной «молчаливыми службами». В порту бросила якорь шхуна «Матильда», где открылось в основном пустовавшее «Интернациональное кафе», в котором потчевали пивом и кофе с обязательной приправой из антифестивальных листовок, брошюр, журналов...
Шефы «Фридом дайнемикс» не стали ожидать конца фестиваля. Когда белый «форд» Макса Ралиса и Джека Стюарта пробирался по улицам к выезду из города, его провожал дружный свист хельсинкских мальчишек-чистильщиков на каждом перекрестке...
Английский журналист Крэнкшоу писал после VII Венского фестиваля: «Я считал, что последним будет Московский фестиваль, и ошибся». Ошибся не только агент СИС БИН-120 Эдвард Крэнкшоу. Ошиблись Центральное разведывательное управление США, Сикрет интеллидженс сервис, НАТО, святые отцы католической церкви и многие другие. После Москвы были VII всемирный в Вене, VIII Всемирный в Хельсинки, IX всемирный в Софии. Скоро начнется X Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Берлине.
С. Милин, П. Смоленский
Кининлад, сын Тналхута и другие
Веселая и радушная была у них бригада, мне нравилось у них. И в один год я провел в этом стаде все время отела.
Кининлад стоял тогда на южных склонах Ильпиная — «горы с плечами». Чтобы попасть к нему, нам пришлось подняться на высоченный отрог. Чуть отдышавшись на перевале, мы — я ехал с отцом Кининлада стариком Тналхутом — выпрягли оленей, привязали их сзади к нарте (у них копыта покрепче наших ног — тормозить будут на спуске) и заскользили вниз. Лучше бы сказать помчались. Спуск шел узким ущельем, снег на его дне слежался до плотности льда, и наши бедные олени тормозили больше лежа, просто волочась за нартой. Еще ниже появился настоящий лед, отсюда, видимо, начинались истоки реки. Можно было натерпеться страху, если бы хватило времени на испуг. Ущелье виляло с удивительным проворством, и я едва успевал рулить ногами. Уже внизу я обнаружил, что оставил на спуске обе подошвы своих торбасов. Где отстал старик, я не знал. К счастью, олени успевали, где снег был помягче, вскочить на ноги и тормознуть. А на одном из поворотов и вовсе остановили меня. Не удержавшись, я скользнул по нарте, словно пирог с лопаты, но падать уже было некуда, я приземлился тут же. Через минуту ко мне лихо подкатил Тналхут.
