Последние дни Константинополя. Ромеи и турки - Светлана Сергеевна Лыжина

Слуги Халила еле слышно ахнули. Ведь было общеизвестно, что с золотым блюдом связана последняя привилегия, которую получают великие визиры, впавшие в немилость. Когда султан приказывает казнить придворного, то голова выставляется у ворот дворца. Головы обычных слуг лежат на земле. Головы больших начальников - каждая на деревянной тарелке. Если же казнят визира, то дозволяется, чтобы голова лежала на серебряном блюде, а если казнят великого визира, то его голова выставляется на золотом блюде.

Халил, разумеется, понял, о чём речь. А также вспомнил, что блюдо не предоставят за счёт казны. И это стало тем моментом, ради которого Шехабеддину не жалко было рискнуть даже собственной жизнью: Халил пристально уставился на собеседника, отчаянно стремясь понять, шутит тот или нет. Казалось бы, ничто не дрогнуло в лице великого визира, старого и опытного придворного, но его лицо как-то изменилось. Было очевидно, что он в смятении и всеми силами старается это скрыть.

* * *

Стоя вместе с Халилом в коридоре дворца перед дверями в покои султана, Шехабеддин еле сдерживал насмешливую улыбку, потому что великий визир последовал совету взять блюдо, хоть до конца и не поверил советчику. Великий визир опасался, что евнух пошутил и что султан, когда увидит блюдо, захохочет и спросит: "Халил-паша, зачем ты это принёс? Неужели так испугался?"

Чтобы не попасть с этим блюдом в глупое положение, великий визир взял с собой ещё и деньги, но в своих попытках извернуться всё больше смешил Шехабеддина.

Слуга Халила по приказу своего хозяина развязал довольно увесистый мешок и аккуратно высыпал золотые монеты на поднос, уже находившийся у Халила в руках. Глава белых евнухов со своими помощниками терпеливо ждал, когда закончатся эти приготовления и можно будет впустить посетителя к Мехмеду.

Наконец пришла пора открыть двери. Халил, старясь, чтобы поднос в руках не дрожал, медленно двинулся навстречу своей судьбе, а Шехабеддин, как только доложил, что великий визир явился, вернулся в коридор, где в отдалении стояли Заганос и начальник янычар.

- Прошу простить, - обратился евнух к главному янычару, - но мне необходимо немедленно переговорить с Заганосом-пашой наедине. Мои подчинённые готовы помочь, если что-то понадобится.

Заганос невольно улыбнулся, видя в глазах друга весёлые искры, поэтому безропотно позволил увести себя прочь по коридору, а затем Шехабеддин взял друга за руку и быстро потащил за собой через комнаты, явно не предназначенные для посетителей, а лишь для султанских слуг.

Наконец евнух остановился перед деревянной дверцей и отпер её ключом, снятым с шеи. Там обнаружилось небольшое пустое помещение с маленьким плотно зарешеченным окошком. На полу лежал ворсистый ковёр, чтобы заглушать звук любых шагов.

Шехабеддин жестом предложил Заганосу зайти, следом зашёл сам, плотно прикрыл за собой дверцу и прошептал:

- Повелитель хотел, чтобы мы наблюдали за беседой.

Оказалось, что зарешеченное окошко позволяет заглянуть в комнату, где Мехмед как раз принимал Халила. Оно являлось задней стенкой в нише, которая служила шкафчиком и закрывалась дверцами, но сейчас дверцы были раскрыты.

Шехабеддин продолжал шептать:

- Помнишь, как мы с тобой много лет назад ловили соловьёв? Помнишь, как сидели в зарослях? Настала пора вспомнить старые времена.

В ответ Заганос поднял указательный палец, а затем изобразил, будто взвешивает что-то тяжёлое на ладони. Сидя в засаде, полагалось изъясняться лишь знаками, но Заганос не выдержал. Пояснил, склонившись к уху друга так, что Шехабеддин почувствовал на коже чужое дыхание:

- Соловей один, но крупный.

Евнух лукаво улыбнулся, поэтому Заганос не удержался от ещё одного замечания:

- Не понимаю, зачем Халил ест рыбу. Ведь можно брать золото, а рыбу не есть. Для турка у него странные вкусы.

- Думаю, дело в том, что он старик, - тихо ответил Шехабеддин. - Слишком стар, чтобы получать удовольствие от охоты, от женщин и других вещей, которые требуют много сил. Остаются застолья. Должно быть, Халил уже все лакомства перепробовал. А искушённые люди в погоне за новизной порой избирают странный путь.

Меж тем сквозь решётку окошка доносилась беседа:

- Халил-паша, я вижу, ты явился не с пустыми руками. Что это значит?

- Мой повелитель, - отвечал великий визир, - ты позвал меня неожиданно и в такой час, когда все обычно спят. Я подумал, что явиться с пустыми руками было бы неправильно. Очевидно, я имел несчастье провиниться, поэтому надеялся, что смогу хоть немного сгладить провинность, если пополню казну своего повелителя.

Через окошко было видно, как Халил приблизился к мягкому возвышению, заваленному подушками, на котором восседал Мехмед, и с поклоном поставил поднос прямо среди подушек, перед султаном.

Казалось, что великий визир затаил дыхание. Он, наверное, опасался, что сейчас Мехмед, сидящий, скрестив ноги, распрямит одну и тем самым столкнёт поднос с возвышения на ковры, не желая принимать подарок. Однако султан повёл себя по-другому - криво усмехнулся.

- Значит, Халил-паша, ты полагаешь, что у твоего повелителя недостаточно золота? Иначе зачем ты принёс мне такой подарок?

- Повелитель, я принёс тебе не своё золото, а твоё, - возразил великий визир, который, будучи опытным придворным, хорошо знал, как изворачиваться, если султан настроен придираться ко всему. - Это золото твоё, - повторил Халил, - а я лишь отнёс его туда, где ему следует быть. Принесённое мной не является подарком, а лишь выражением моего стремления услужить. Чем лучше великий визир служит своему повелителю, тем больше у повелителя денег в казне.

- Значит, это золото моё? - продолжал спрашивать Мехмед. Он, чуть подавшись вперёд, взял с подноса одну монету, начал непринуждённо рассматривать и вдруг с подозрением принюхался.

Шехабеддин, увидев это, с улыбкой обернулся к Заганосу и тронул друга за плечо, а Заганос в ответ подмигнул. Обоим было совершенно ясно, к чему клонит султан.

- Мне кажется, это золото не моё, - с расстановкой произнёс Мехмед, глядя на великого визира, стоящего перед ним. - Моё золото не пахнет так странно, а это пахнет. По-моему, оно пахнет рыбой. Тебе не кажется, Халил-паша? Принюхайся.

Халилу понадобилось всё его самообладание, чтобы не вздрогнуть при этих словах. Он покорно взял с подноса один золотой и принюхался.

-