Разбитые иллюзии - Любовь Михайловна Пушкарева
Я занялась его ногой, но здесь возникли сложности — кости при соприкосновении с клином словно оплавились, а золото не тот метал, которым можно что-то сделать с костями.
— Что ты здесь делаешь? — это Шон заметил меня.
— Его надо спасти, иначе его жизнь даст силы Той и нам не уйти…
Шон, почти потерявший человеческое обличье, размашисто подошёл, схватил за ногу и изо всех дёрнул её вверх. Раздался треск, но стопа так и не снялась с клина, Шон не сдавался и тянул вверх. В конце концов в его руках оказалась конечность с почти оторванной стопой.
— Надеюсь, Оптимус оценит наши старания, — произнес он, берясь за вторую ногу.
Оптимус! Ну да, вот почему это страшилище показалось мне знакомым. Именно это обличье принял мой брат по отцу, когда мы все вместе отбивались от него.
Оторвав и вторую ногу, Шон вытащил тело из пентаграммы.
— Пати, марш наверх, или мне придется тебя отнести.
— Раскомандовался! — обиженно крикнула я, тем не менее, спеша к лестнице наверх.
Между прочим, как только тело Оптимуса покинуло пентаграмму, монстр-гидра, с которым бился наш отряд, заметно замедлился и потерял координацию. Досматривать, чем кончится бой, я не рискнула, понимая, что надо убираться отсюда, пока в состоянии двигаться.
Я вылезла наверх и ненадолго отключилась, вновь оказавшись на своем лугу. Он был каким-то тусклым, замершим, словно перед грозой. Я села, потому что ноги не держали, как вдруг появилась чужая собака и принялась облизывать лицо. От этого я и очнулась. Пес Седрика в зверином обличье не спускался в подвал и теперь вот пытался мне помочь.
Только я пришла в себя, пытаясь собрать разбегавшиеся от давления чёрного vis мысли, как один за другим из люка вылезли наши мужчины. Последним шёл Шон, тяжело таща на себе Оптимуса. Один оборотень-кот был при смерти, его товарищ безмолвно положил раненого к моим ногам.
— Фрешит не в силах его перекинуть, — прокомментировал усталый Арденте, возясь со своей раной.
А что я могу сделать? Впрочем, один способ есть всегда. Я вновь достала скальпель и тщательно вытерла его. Полоснув по запястью, я выпустила свою кровь в рану и несколько капель в рот умирающему оборотню, а потом отдала приказ силе заживить тело. Вышло не очень хорошо: неконкретный приказ в лечении — напрасная трата сил. Но у меня не было возможности разбираться в повреждениях, я лишь остановила кровь и подпитала мохнатого, чтобы он смог дотянуть до встречи с Ауэ.
Меня подхватил на руки Фрешит, наверное, как наименее пострадавший. Скальпель незаметно перекочевал к Арденте, и он на ходу срезал рваные куски плоти с руки.
— Не боишься оставлять здесь плоть и кровь? — поинтересовался Седрик неимоверно усталым и надтреснутым голосом.
— Я боюсь, что делаю это слишком поздно. Разберусь с собой и займусь тобой. Потерпи.
Первыми до лифта добрались оборотни, вторая ходка была наша. Кое-как протащившись через «столовую», мы спустились на третий этаж и сделали привал. Тяжело раненного оборотня товарищ понес дальше, на улицу к Ауэ. Арденте, как и обещал, занялся Седриком, а Фрешит пристально уставился на Оптимуса.
— Чери, ты, похоже, знаешь его? Кто это? И интересно, нашли в нём то, что искали, или нет.
— Ты это о чём, Фрешит? — спросила я.
— Да вот же, его словно через хлеборезку пропустили, а грудь и живот истыканы, будто его помещали в «железную деву». Кто это, Пати?
— А что? Симпатий не вызывает?
— Никаких, — честно ответил Фрешит.
Арденте закончил с Седриком, и я снова заполучила свой скальпель. Делать нечего…
«Пати, может не надо? Ну его, выживет так выживет, нет так нет».
«Ты не забыл, что Гекатида всё ещё жива и где-то прячется».
— А разве та гидра не она? — от удивления Шон спросил вслух.
— Нет.
— То не было проклятое существо с душой, — настаивал Шон.
— Не спорю. Скорее всего, это её отпрыск.
— Умеешь ты обрадовать, Розочка, — проскрежетал Седрик.
— Тащите его к Ауэ, — скомандовала я его псам, и самый бодрый послушно двинулся к хозяину.
— Эй, мне не нужна водяная дева, — возмутился наш соправитель. — Дай скальпель.
— На, — и не удержалась. — Кровосос.
— От шлюшки слышу, — огрызнулся Седрик, очень не любивший, когда акцентировали внимание на том, что он пьет кровь своих волков-псов.
Тот самый, бодрый оборотень, взял скальпель из рук своего хозяина и полоснул себя по груди, склонившись над ним. Седрик, обняв его за спину, приник к кровавой дорожке. Это было до странности интимно и как-то неправильно… Может, оттого, что оборотень смотрел на Седрика, как мать, кормящая своё обожаемое дитя… Рана быстро закрылась, и перевёртыш порезал себя ещё, на этот раз глубже. Я отвернулась, не желая больше смотреть на это, и наткнулась на полный зависти и боли взгляд Фрешита. Свет и Тень, что же у него в голове на самом деле?
Забрав из ослабевшей руки мохнатого свой скальпель, я, наконец, сделала то, что намеревалась: снова рассекла запястье и отдала свою кровь Оптимусу, одновременно формируя приказ силе: «Не вредить никому из нашей группы».
Вдруг мой брат раскрыл глаза, они были на удивление ясными.
«Сестрица. Умненькая сестрица», — прозвучал в голове его насмешливый и удивленный голос.
«Отчего умненькая?», — опешила я.
Ответа не последовало, а его тело поплыло, и передо мной вместо монстра вновь лежал мужчина средних лет, с чрезмерно яркой мимикой.
— Сестрица, как я рад тебя видеть, — произнес он, словно мы встретились на прогулке в парке. Все замерли, поражённые как тоном, так и смыслом высказывания.
— Сестрица? — переспросил Фрешит.
— По отцу, — мрачно ответил Шон.
— Так о чём ты говорил, Фрешит? — поспешила я сменить тему, не желая отвечать на дальнейшие вопросы. — Искали? В нём? Оптимус, внутри тебя что-то есть?
— Оружие, — вместо него ответил
