Утилизация - Тася Тараканова
Глава 23. Матчество
Неделя для меня прошла как в тумане. Напряжение, не дававшее отвлечься от дочери, держало стальным капканом. Машеньку беспокоил животик, я прикладывала к нему теплую пеленку, делала массаж и целыми днями носила дочь на руках. Мне кажется, мы не расставались с дочкой ни на минуту, даже ванну, куда я добавляла отвар ромашки, принимали вместе. К концу первой недели я поняла, что дико устала, и что пора пополнить запасы еды.
Одежда болталась на мне как на вешалке, я готовила себе в основном гречку и овсянку на воде, молоко давно закончилось. Ещё выручал чай, запасы которого подходили к концу.
Телефон разрядился, и я благополучно забыла про него, поэтому неожиданностью стал визит матери. Она появилась через три дня, до крайности возмущённая моим «отвратительным» поведением. Вполне приемлемым, по её мнению, было то, что она явилась с пустыми руками, не принесла даже булку хлеба, не говоря о подарках для внучки.
— Ты пустоголовая! — заявила мать с порога. — На что ты собираешься жить? Мы сейчас не можем помогать, у нас ипотека.
Ну, да, всё правильно. Булка хлеба с пакетом молока легли бы неимоверным бременем на их семью.
Ипотеку мать с отчимом выплачивали за квартиру, купленную для сестры. Как объяснила мама, мне досталась квартира бабушки, а сестре тоже вскоре понадобиться отдельное жильё. Будучи школьницей и студенткой, я всегда была на остаточном финансировании. Мать считала, что живя на пенсию бабушки, школьница и пенсионерка могут себе ни в чём не отказывать, поэтому в финансовых вопросах я давно научилась полагаться на себя.
— Отец ребёнка звонил, сказал, ты не хочешь с ним общаться. Ты в своём уме? Он обязан вас содержать!
Уснувшая после кормления дочь лежала в слинге, а бабушка совсем не торопилась познакомиться с ней.
— Прекращай ерепениться, переезжай к мужу, а квартиру сдавай. Будут дополнительные деньги. Ремонта здесь нет, квартирку не жалко. Думаю, за двадцать пять вполне можно сдать.
— Пожалуйста, тише, Машенька недавно уснула.
Мать, выплеснув фонтан возмущения, притормозила.
— Зачем ты таскаешь её на себе. Положи в кроватку, пусть спит самостоятельно. Нечего ребёнка баловать, потом вообще с рук не слезет. — Мама подошла ближе, заглянула в лицо своей внучки, в этот момент Машенька пошевелила тонкими длинными пальчиками. — Как из фильма ужаса, — прокомментировала бабушка. — Сколько она родилась?
— Два с половиной.
Маша ещё не дотянула до этого веса, но рассказывать правду, чтобы выслушать ещё тонну негатива, я не готова. Привычка молчать о своих проблемах, похоже, образовалась у меня ещё в младенческом возрасте. Мать рассказывала, что не брала меня на руки, когда я плакала, потому что это было неправильно.
— Ты кормишь грудью?
— Нет. Молоко пропало.
— Понятно, почему ребёнок такой худой.
Мать зашла на кухню, проследовала в спальню, проинспектировав моё хозяйство.
— Кроватку не купила?
— Ещё нет.
— Пусть твой почешется, скажи ему.
Чтобы не ввязываться в словесную баталию, где главнокомандующий раздавал указания, я тихо улизнула на кухню. Мама последовала за мной. Спасибо, что не стала рыться на полках.
— Хоть чаем угости.
— Уже ставлю.
— Как ты собираешься пить чай? Положи ребёнка на кровать.
— Хорошо.
Шальная мысль выскочить в магазин, пока мама побудет с малышкой, мгновенно исчезла. Меня передёрнуло от ужаса, представив, что Маша проснётся и заплачет, а бабушка спокойно будет цедить чай, глядя в окно.
Машеньку я отнесла в спальню, с мамой бесполезно спорить.
— Телефон заряди. Твоя рассеянность не признак гениальности.
— Да, уже.
— Хоть бы спасибо матери сказала, что она тащилась к тебе через весь город.
— Спасибо, мама. Я очень ценю твоё участие.
Визит матери закончился быстро, что, несомненно, радовало. Мать исполнила свой родительский долг, теперь нравоучения будут происходить в формате телефонных разговоров. Конечно, не асфальтоукладчик проехался по мне, не близко к этому. Мать положила дивиденды в банк и скоро потребует с меня проценты. От коллег проценты накапают ей в понедельник, когда она соберёт восторги и восхваления, как замечательная мать и бабушка.
Давно приняв как должное отношение матери к себе, я почти не обижалась, тем более, когда сама стала мамой. Маша стала для меня целым миром, безусловной любовью, невероятным чудом, всей моей жизнью. Когда я прижимала крохотное тельце к себе, мы как два сообщающихся сосуда перетекали друг в друга: малышка успокаивалась, меня покидала тревога.
Продукты закончились, я решила выйти в магазин, естественно, вместе с малышкой. Надев шапочку и костюмчик для прогулки, уложив дочь в слип, я вышла из квартиры. Тёмный асфальт, нагретый солнцем, издалека светился и искрил как зеркало. От жары и слепящего солнца захотелось защитить глаза, накрыть голову панамкой и укрыться в ближайшем теньке под деревом. В такой день не стоило гулять с ребёнком, поэтому я поторопилась к ближайшему магазинчику около дома.
То, что я выползла из квартиры на белый свет, наполнило сердце неимоверной радостью. Меня словно держали взаперти, и сейчас разрешили покинуть темницу. Машенька тоже гуляла первый раз в своей жизни, не считая коротких перебежек в такси и обратно. Всё вокруг неожиданно наполнилось невероятными запахами, звуками и красками. Лёгкая эйфория кружила голову, я блаженно улыбалась, глядя на мир, действительно, лучший из миров.
Набрав полную матерчатую сумку продуктов, с той же дурацкой улыбкой на лице, я вышла из магазина, заботливо поправив съехавшуюся шапочку на голове дочери. Сердце сделало кульбит, когда я подняла голову. К нам во двор въезжала знакомая чёрная иномарка.
* * *
Радость мгновенно сменилась паникой. Сумка с двумя бутылками молока, тремя литрами чистой воды для приготовления смеси, килограммом гречки, пачкой масла и куском сыра стала в два раза тяжелее, когда я ринулась к подъезду, чтобы успеть скрыться, прежде, чем он увидит и догонит нас.
— Зайка, не волнуйся, — шептала я дочери, заёрзавшей в слипе, — сейчас придём домой, я тебя раздену, умою. Вспотела моя девочка, устала.
Разговор с дочерью отвлекал от зашкаливающего страха. Перебросила сумку в левую руку, судорожно нашарила ключи в кармане спортивных штанов. Я не добежала трёх шагов до двери подъезда, когда твёрдая мужская ладонь легла поверх моей, больно сжав её.
— Я помогу.
Тяжело дыша, я дёрнулась от него.
— Убери руку. Мне больно!
Он прекрасно видел, что напугал меня. В глазах вспыхнуло возбуждение, когда я посмотрела на него. Он ловил кайф, наслаждался моим смятением и страхом.
— Пусти! — я задёргалась сильней.
Он разжал пальцы, притушил огонь в глазах, без усилий сменил маску.
— Юля, послушай, прости меня, я был не прав.
Сердце барабанило в груди, дыхание
