Может быть, он? - Елена Лабрус
Я стукнулась затылком о стену. Да, Гарик он такой: он отрежет себе и вторую ногу, не дрогнет, если решит, что так надо. Он сможет.
Но ведь он поднялся. Поднялся! Накрыл ужин. Ждал в моей комнате. Ждал, чтобы сказать что-то важное. Что-то, что мне понравится.
— Если бы я пришла вовремя, то помогла бы ему спуститься. И ничего бы не случилось, — едва слышно ответила я.
Мы так и сидели молча, слепо пялясь в стену, когда вышел доктор.
— Кристина Валерьевна? — обратился он ко мне. — Наши опасения, к сожалению, подтвердились. Обширная субдуральная гематома. Показано хирургическое вмешательство. И нам нужно ваше согласие.
— Моё?!
Доктор посмотрел в бумаги, что держал в руках.
— Вы же Ковалевская Кристина Валерьевна? — Я кивнула, и он продолжил: — На ваше имя составлена доверенность. Вы вправе подписывать бумаги. И вам предстоит принять решение.
— Мне? — выдохнула я.
— Не буду скрывать: вероятность осложнений есть. Мы сделаем всё, что в наших силах, но хочу, чтобы вы понимали…
После слов «летальный исход, отёк, гибель мозга» мне показалось, на какой-то момент я отключилась, по крайней мере, перестала понимать слова, или просто не могла их слышать, но потом словно очнулась.
— Есть вариант не делать операцию?
— В контексте клинической картины консервативные методы лечения не показаны. Полной резорбации кровоизлияния может не произойти. Компрессионно-дислокационный синдром, сдавливание головного мозга, развитие неврологического дефицита.
— Давайте, — протянула я руку.
Размашистым движением поставила подпись и вернула документы.
Выбор без выбора — как это знакомо.
Мы с Ветой вернулись в холл ждать конца операции, я потянулась за телефоном.
— Надо позвонить его родителям. Сказать Вадиму. Сказать… — я сглотнула, не смея произнести имя Миро̀.
Рука бессильно опустилась. Что ему сказать?
Ты моя тишина, Миро̀… Ты не заслужил… Но я…
Я стояла перед выбором без выбора.
Неважно, чего хотела я, неважно какие у меня были планы, сейчас всё было неважно — всё, кроме жизни Гарика.
Судьба решила за нас. И я сделаю, что должна.
Сделаю сейчас, и когда он очнётся, и когда поправится.
«Многопрофильный центр с мультидисциплинарным подходом к лечению различных видов заболеваний центральной и периферической нервной системы», — в сотый раз читала я рекламный плакат, сидя на диванчике в холле, оформленном в фирменных бирюзовых тонах.
Вета спала, откинувшись на спинку.
«На базе клиники имеются отделения различного профиля (лучевая терапия, химиотерапия, онкология и др. специальностей), способные в любой момент помочь в лечении пациента любой сложности.
- Одно из самых мощных нейрореанимационных отделений в стране.
- Активное использование малотравматичных доступов и эндоскопических вмешательств при патологии ЦНС.
- Персонализированная терапия.
- Широкие возможности для проведения малоинвазивной хирургии головного мозга».
Плакат внушал уверенность, хоть и не давал гарантий.
Я допила остатки остывшего кофе и встала, чтобы налить новый, когда он приехал.
— Миро̀, — выдохнула я.
— Что говорят врачи? — протянул он руки, чтобы меня обнять.
— Ещё ничего. Идёт операция, — отстранилась я, не позволив.
Я должна быть сильной. Должна держаться. А у него на груди я не смогу — разревусь, сдамся.
Он замер. Посмотрел на меня пристально.
И всё понял.
— Ясно, — кивнул он. Потом оглянулся. — Я сейчас.
— Ты куда? — удивилась я, когда он уверенно побежал вверх по лестнице.
— Сейчас вернусь, — ответил он.
Я купила ещё кофе и снова принялась перечитывать плакат. Слова «способные помочь в лечении пациента любой сложности» меня успокаивали. Потом подняла глаза и сквозь стеклянные стены на галерее второго этажа увидела Миро̀ рядом с мужчиной в белом халате с бирюзовой отделкой. Они мило беседовали, потом пожали друг другу руки, а потом Миро̀ спустился и подхватил мои вещи.
— Мы куда? — удивилась я и разбудила Вету.
— В платную палату, — поздоровался он с Ветой, трущей ладонями лицо. — Там можно прилечь, вытянуться. Есть ванная, кровать, кресла для посетителей. Гарика привезут туда же, в бокс.
— Но откуда ты, — бежали мы за ним с Ветой, когда широкими шагами он вёл нас в другое крыло.
— Здесь обследовали отца, — коротко ответил он. — И «Экос» один из спонсоров центра.
— …отделения различного профиля: лучевая терапия, химиотерапия, онкология, — стояло у меня перед глазами. А потом в окно я увидела ворота, шлагбаум и вспомнила, как подвозила Миро̀, припарковалась на проезжей части. Тогда я подумала, что это какая-то платная клиника.
— А Гарика точно привезут сюда? — волновалась Вета, обходя небольшую комнату со всеми удобствами, за стеклом от которой было что-то вроде обычной больничной палаты на одного, только оснащённой по последнему слову техники, как в кино.
— Точно сюда, — поставил мою сумку на кресло Мирослав и посмотрел на часы. — Извини, надо бежать. Позвони, как пройдёт операция.
— Да, конечно, — ответила я.
И осталась стоять по центру комнаты, когда он кивнул, слегка задержался в дверях и… ушёл.
Всё же когда мир рушится, это должно быть громче.
— Операция прошла хорошо, — сказал врач. — Пришлось повозиться со старой гематомой, что мы заодно удалили, но в целом всё, что зависело от нас, мы сделали, теперь всё будет зависеть, — он сделал руками движение, которое можно было истолковать как угодно, но не требовало расшифровки. — Не от нас, — закончил он фразу.
Вета уехала домой, а я осталась.
Потом Вета приехала, чтобы меня сменить, но я всё равно осталась.
— Врач сказал от нескольких часов до нескольких дней? — жевала она
