Костер и Саламандра. Книга первая - Максим Андреевич Далин
Ещё одна проверка. И Виллемина улыбнулась:
— Так меня и называй. И не думай, что я буду плакать в сторонке, когда нужно будет сражаться. Но мне очень нужен друг, тот, кто прикроет спину. Ты.
— Порядочные принцессы в таких случаях заводят конфидентов, — сказала я.
— Я не порядочная, — сказала Вильма. — У меня будет конфидентка.
И мы пошли туда, в тёплый сумрак, откуда пахло тающим свечным воском, духами, пудрой и затаившейся смертью.
* * *
Как его высочество выглядит, я знала из рисунков в газетах — вернее, думала, что знаю. Газетчики его высочеству льстили: в натуре он был мелкий.
Правда, телом Эгмонд был тот ещё кабан: видно, что в свои двадцать лет любил пожрать и ни в чём себе не отказывал. И морда была вполне ничего себе, с медальным профилем. Но внутри он был мелкий, чувствовалось с ходу, с порога. Я даже подумала по инерции: лох как лох.
Вдобавок стати у него были кабаньи, а голос тонкий и пронзительный. С другой стороны, даже самые матёрые кабаны визжат, всё закономерно… Только вот на парадах не покомандуешь: несерьёзно.
Но Дар в его присутствии встал внутри меня стеной огня. Я уложила его волевым усилием, холодом разума — приказала себе наблюдать, а не действовать.
Эгмонд сидел в кресле лицом к двери и отшвырнул кресло, когда мы вошли. Глаза кровью налились, как у кабана. Он заорал:
— Где ты шлялась⁈ — и дал петуха, но, видимо, думал, что звучит очень грозно.
— Я уходила по делам, — сказала Виллемина. — Ваше высочество меня очень обяжет, если позволит мне принять ванну и переодеться.
— Я спросил, где ты шлялась, девка! — взвизгнул принц и подался вперёд так, что я испугалась за свою принцессу. — С кем⁈
— Эй, — сказала я. — Со мной.
В этот момент Эгмонд меня увидел и поразился. Само моё присутствие и то, что я ещё и говорю что-то, его потрясло до глубины души. У него морда вытянулась и рот приоткрылся, и это так уморительно выглядело, что Виллемина усмехнулась.
А я вышла вперёд и отодвинула её за спину. Я Даром чувствовала, как рычит Тяпа: она не умела рычать вслух, только мелко дрожала от ярости. Я её мысленно придерживала на всякий случай — чтоб не кинулась.
Эгмонд взял наконец себя в руки и возмущённо спросил:
— А ты кто такая? Что это… Откуда эта бродяжка⁈
— Я некромантка, — сказала я и сунула к его носу ладонь, точно как лоху на представлении.
Он отшатнулся.
— Она моя камеристка, — сказала Виллемина.
Эгмонд отдулся не как кабан, а как бык, который роет копытом.
— И как ты посмела её сюда привести? — спросил он у Виллемины, потому что со мной разговаривать было, конечно, ниже его достоинства.
— Простите, ваше прекраснейшее высочество, — сказала Виллемина. — Мне очень хотелось, чтобы у меня была камеристка-некромантка. Я не капризна, но это желание вы можете считать моим капризом.
Между тем Эгмонд смотрел на меня и потихоньку сдувался. Сдувался и сдувался, и в конце концов сказал почти спокойно:
— Ты не смеешь выбирать себе свиту. Это вообще не женское дело, тем более — не твоё, не подобает принцессе. Я не хочу, чтобы рядом с тобой была эта тварь.
— К моему величайшему сожалению, — сказала Виллемина, — я буду вынуждена настаивать. Завтра с утра я обращусь с просьбой к государю.
— Думаешь, отец позволит тебе тащить всяких потаскух во Дворец? — хмыкнул Эгмонд. — Удивляюсь, где ты её нашла. По каким притонам шастала. Принцесса Междугорская. Кошмар. Недаром матушка была против этого брака.
В голосе Виллемины прозвучала улыбка:
— Видите, ваше высочество, как мудрейшая государыня была права и как прискорбно заблуждался государь, не прислушавшись к её советам? Молю вас, не повторяйте этой печальной ошибки, прислушайтесь к пожеланиям вашей жены.
— Змея, — буркнул Эгмонд. — С тобой невозможно разговаривать. Матушка была права: вся ваша династия…
— Что? — переспросила Виллемина, подняв бровь.
— Ничего! — огрызнулся Эгмонд. — Будешь разговаривать с отцом.
И вышел из будуара. Мы слышали, как он почти бежит по всей этой длинной анфиладе покоев, топоча, как целый табун.
Виллемина повернула меня к себе за плечи, глаза у неё горели, она улыбалась — и Тяпка, которая учуяла этот жар, принялась скакать вокруг нас, виляя хвостом. Виллемина схватила с зеркального столика плетёный шарф и принялась махать перед мордой Тяпки:
— Взять! Тяпа, взять!
Моя собака немедленно вцепилась — и принцесса принялась играть с ней шарфом, будто какой-то старой тряпчонкой:
— Отда-ай! Моё! Отда-ай!
А Тяпка и рада стараться! Скользила по паркету, но твёрдо встала на ковре у туалетного столика, мотала головой, виляла хвостом и жалела только, что не может всласть порычать.
Виллемина хохотала и меня насмешила.
— Вы порвёте! — ржала я. — Тяпка, отдай!
— Взять! Взять! — веселилась Виллемина и в конце концов бросила шарф собаке.
И Тяпа немедленно начала его трясти и мотать, как пойманную крысу. А моя принцесса обняла меня.
— Карла, — сказала она, — дорогая моя ведьма, ты понимаешь, что вместе мы можем выжить?
Она вся горела. Если она и не чувствовала свою проклятую каплю, то я — в полной мере.
— Ага, — сказала я. — Две ведьмы — это сила. Ты хоть понимаешь, что играешь с огнём?
— Играю, — кивнула Виллемина. — Мы будем играть в паре — и мы должны выиграть. Ставки большие. Понимаешь?
— Кто-то идёт, — сказала я. — Кто-то сравнительно безопасный.
— Кто-то из фрейлин, — отмахнулась Виллемина.
— Костюм, ванна и молоко для вашего высочества, — сказали из полумрака.
— Наконец-то, — улыбнулась моя принцесса.
— Между прочим, — сказала я, — ты умеешь проверять пищу на ядовитость, ваше прекрасное высочество?
Виллемина захлопала в ладоши:
— О Карла, я в тебе не ошиблась! Молоко сюда! Будем учиться прямо сейчас.
Где-то в глубине дворцовых покоев гулко и звонко пробили часы. Три — час петухов, но сумрак стоял за окнами плотной стеной, будто и не ждал рассвета.
* * *
В ту ночь мы спали в постели Виллемины, а Тяпка устроилась у нас в ногах. Я просто не могу представить себе более чуткого часового, чем мёртвая собака:
