Ненависть и ничего, кроме любви - Любовь Валерьевна Романова

— Вера? Я дома! — кричит он мне.

— Я тоже!

Лениво плетусь на кухню, чтобы разогреть папе ужин, пока он переодевается и моет руки. Папа вообще очень щепетильно относится к чистоте, поэтому руки помыл, когда пришел домой, и второй раз, когда переоделся, прежде чем сесть за стол.

— Мама звонила, — говорит он, пока я навожу нам чай.

— Ага, — не слишком хочу слышать о ней, а тем более разговаривать, но папа об этом не знает, поэтому продолжает, как ни в чем не бывало:

— Она сказала, что не дозвонилась до тебя. Перезвонишь?

— Позже, — уклончиво отвечаю я, старательно изображая хорошее настроение.

— Не забудь, — даже не реагирую на последнюю фразу, вроде как пропускаю мимо ушей, и папа успокаивается, начинает рассказывать о том, как прошел его рабочий день. Не люблю эти истории, потому что они неинтересные. Как может пройти день у юриста банка? Так же, как и вчерашний и позавчерашний, и на прошедшей неделе и как любой другой день. Но не прерываю, а вежливо вслушиваюсь в его слова.

Нам пока немного неловко жить вместе, начиная от того, что на его полочках в ванной появились мои принадлежности и заканчивая такими беседами, которые вроде бы должны сближать отца с дочерью за семейным ужином, а по факту мы оба просто теряем время на вежливые ничего не значащие для нас разговоры.

— Как первый день в институте?

— Хорошо.

Папа удовлетворяется этим ответом и дальше просто молча ест приготовленные мною макароны, а потом вдруг вспоминает, что нужно посмотреть на меня строгим взглядом, и сказать:

— Вера, почему ты не ужинаешь?

— Я не голодна, — честно отвечаю, потягивая обычную воду. Пить нужно много, и это гораздо полезнее, чем лакомиться медленными углеводами.

— Вера, ты слишком сильно похудела, тебе нужно хорошо питаться, — укоризненно говорит он мне, чем повышает мое настроение.

— Папа, я не голодаю, все в порядке.

Он как-то недоверчиво смотрит на меня, кивает сам себе и возвращается к еде и больше не произносит ни слова до конца ужина. Мы расходимся, как в море корабли по своим комнатам и можно верить, что до утра больше не увидимся.

Тем временем меня гнетет неприятная ситуация с маминым звонком. Я искренне не хочу с ней разговаривать, но тогда она будет названивать отцу, что в конечном итоге спровоцирует лишние вопросы, на которые мне бы совсем не хотелось отвечать. Поэтому я беру телефон, разблокирую ее номер и нажимаю на кнопку вызова.

Мама отвечает не сразу, я даже успела обрадоваться и бросить свою затею, когда ее голос звучит на другом конце:

— Верочка! Я никак не могу тебе дозвониться, — щебечет мама, чем вызывает во мне только лишнее раздражение, но глубоко вздохнув, терпеливо слушаю, — у тебя все в порядке? Как новый институт?

— У меня все в порядке! — достаточно холодно отвечаю я, — ты что-то конкретное хотела?

— Верочка, я же волнуюсь…

— Я уже прекрасно поняла, как ты волнуешься за меня, — перебиваю нетерпеливо, и тут же слышу мамин тяжелый вздох. Уже знаю, какая фраза будет следующей.

— Вера, ты все никак не успокоишься?

— Мам, я успокоилась уже давно. Я прекрасно поняла твою позицию и твой выбор. И больше не хочу ничего обсуждать. Если ты так рьяно меня разыскивала, чтобы спросить «как дела», то я уже ответила на твой вопрос и на этом хочу закончить, — в какой-то момент начинаю говорить слишком громко и быстро себя одергиваю — папа не должен стать свидетелем нашего разговора.

— Вера, мне очень жаль, что ты так все воспринимаешь, — грустно сказала мама, — когда-нибудь ты поймешь.

— Так и договоримся! И кстати, не звони больше отцу и не спрашиваю у него про меня. Пока!

Я сбрасываю звонок и нетерпеливо отбрасываю телефон на кровать. Никогда я ее не пойму! Во мне засела такая жгучая обида, что я по ночам спать не могу спокойно от того, как сильно горит у меня сердце.

Мы с мамой прекрасно жили вдвоем несколько лет, пока она зачем-то не привела к нам в дом своего Толика. Приторный на физиономию, крупный и накаченный — он выглядел как двухметровый шифоньер производства ГДР, но этот Толя сразу же поразил маму в самое сердце. У нее как будто помутнение рассудка случилось, иначе я не понимаю, как эта умная, красивая и образованная женщина с принципами могла повестись на этого узколобого качка.

Она все три года после развода с папой твердила, что ей не нужен мужчина, что она настоялась за годы брака у плиты и теперь хочет пожить только для себя и меня без бесконечной готовки и уборки. Говорила, что решится на такое снова разве только какой-нибудь генерал подвернется (так она называла успешных и состоявшихся в жизни мужчин), который сможет и ее содержать и меня, но никак не бобик (а так она говорила о таких, как Толик), что она не понимает тех, кто тащит мужика к себе в дом: мол хочется встречаться — встречайся на нейтральной территории, и тут как гром среди ясного неба нарисовался этот Толя.

Наша квартира моментально изменилась до неузнаваемости, вещи этого Толика попадались мне повсюду, но самым ужасным было то, что он не понятно как умывался, ведь после него зеркало можно было только заново помыть — настолько оно было забрызгано.

Долго терпеть я не смогла и после того, как мама озвучила мне свой выбор, вернулась в родной город к отцу, в ту квартиру, где прошла вся моя жизнь. А мама со своим Толиком осталась в той, что купил нам папа. И мне очень обидно, что родная мама, которая кичилась своим образованием и рассудительностью пошла против всех своих принципов и променяла меня — родную дочь на чужого мужика.

Меня отвлекает только Димкин звонок. Он предложил мне встретиться перед парами и позавтракать вместе, на что я, конечно же, согласилась.

Я ложусь спать в удручающем настроении. Телефонный разговор с мамой разозлил меня так, что я даже уснула не сразу, еще целый час ворочалась с боку на бок, и потом спала беспокойно, поэтому, когда над ухом зазвонил будильник, мне показалось, что ночь длилась не больше получаса. Я чувствовала себя разбитой и ужасно уставшей. И так хотелось подольше полежать в кровати, но вовремя вспомнив о договоренности с Димкой, через силу заставляю себя подняться, и вновь, как и каждый день, следую своему