ЮнМи. Сны о чём-то лучшем. (Книга вторая) - Андрей Юрьевич Лукин
— Я поняла, — смиренно киваю я. — Нищенка из Гванак-гу, каким-то чудом вылезшая из канавы, никогда не сможет встать вровень с вашим блестящим сыном, родившимся с золотой ложкой во рту. Госпожа президент этот факт почему-то нагло проигнорировала… Впрочем, это неважно. Хальмони, я заранее нижайше прошу у вас прощения за мой следующий вопрос и прошу не принимать его близко к сердцу, если он покажется вам излишне дерзким. Я ни в коей мере не имею желания вас оскорбить.
Делаю паузу, смотрю на МуРан. Та, помедлив, разрешающе склоняет голову. Видимо, ей самой жутко интересно, на какую дерзость я собираюсь отважиться.
— Скажите пожалуйста, уважаемая госпожа МуРан, а вот когда вы с вашим не менее уважаемым мною мужем выбрались из канавы, — не знаю, к стыду своему, где это случилось, — вам тоже приходилось выслушивать от тех, кто успел сделать это раньше вас, такие же обидные и несправедливые слова? Куда, мол, лезете, не ваш, мол, уровень, знайте, голодранцы, своё место и помните, что никогда, слышите, никогда вы не встанете с нами в один ряд, потому что мы пришли сюда первыми, а вас здесь никто не ждал?
Тишину, воцарившуюся за столом после моих слов, можно было, наверное, резать ножом. ДжуВон схватился за голову, ХёБин почему-то смущённо косится на хальмони, ИнХэ с выпученными глазами молча открывает рот, словно вытащенная из воды рыба. ДонВук покраснел как помидор, того гляди взорвётся, и лишь хальмони МуРан сидит с застывшим лицом, печально глядя в стол.
— Мама, что она такое говорит?! — вскрикивает, отмерев, ИнХэ. — Как у неё язык поворачивается? Гнать её…
— Да я сейчас… — ДонВук с перекошенным от гнева лицом начинает вставать…
— Замолчите все! — громко хлопает МуРан по столу ладонью. — Сядь, сын, и успокойся.
— Но мама!
— Я сказала: сядь!!!
— Адж-ж-ж!
— Давно мне надо было это сказать, да всё решиться не могла. Спасибо ЮнМи, что не побоялась поднять эту тему. Вы, дорогие мои детки, забыли о том, кто вы есть, забыли, откуда и как появилось ваше сегодняшнее благосостояние. Ослеплённые богатством, которое тяжким трудом заработали для вас родители, вы почему-то решили, что можете плевать на тех, кому не повезло родиться в "приличной" по вашему мнению семье… Плюньте на нас с отцом! Моя омма родилась в такой нищете, которая ЮнМи даже не снилась. Моё детство не было сытым, да что скрывать — оно было откровенно голодным; посудой у нас служили использованные консервные банки, и это почиталось за счастье… Вы уже забыли об этом? Вычернули историю семьи из своей памяти? — МуРан поочерёдно обводит взглядом детей и внука. Те смущённо прячут взгляды. — Молчите? Сказать нечего? Вот и молчите. И чтобы я больше никогда не слышала от вас таких слов, как "нищенка из канавы". ЮнМи идёт по тому же пути, по которому прошли в своё время мы с мужем — что в этом плохого? Да, она делает это иначе, но у нас и не было её талантов. Зато у нас была такая же уверенность в своих силах и такое же упорство. Скажи, сын, ты действительно считаешь, что если наша семья достигла значительных высот, то больше никому не позволено добиваться того же самого?
— Мама, прости меня, я был неправ. Прости. Я погорячился.
Сижу, молчу. Смотрю на хальмони. Такие вот дела. Оскорбили меня, а прощения просят у мамы. Передо мной извиняться никто не собирается. Нет, я без этих извинений прекрасно проживу, но у меня ведь тоже есть пресловутое "лицо, которое нельзя терять". А сейчас в него плюнули. Походя, с полной уверенностью, что я утрусь. Ещё год назад я бы поскрипел зубами и промолчал. Но сейчас меня просто взбесил этот пренебрежительный взгляд, когда ДонВук смотрел на меня, как на что-то вообще не имеющее права хотя бы на обычное уважение.
— Хальмони, — говорю, замечая краем глаза, как услышав такое моё обращение, морщатся ДонВук и ИнХэ. — Скажите, пожалуйста, а из тех, кто вас тогда оскорблял, хоть кто-нибудь потом извинился? Ну, когда вы окончательно встали на ноги?
— Некоторые да, извинились, — жёстко усмехается МуРан. — Им пришлось.
И так это "пришлось" внушительно и зловеще прозвучало, что мне сразу представилось какая-то кровавая сцена из неснятого здесь фильма "Крёстный отец".
ХёБин смотрит на меня и чуть заметно мотает головой: не надо, не делай этого! Умная она, сразу сообразила, зачем я такой вопрос задала. Но я ведь не отступлюсь.
— Я родилась и выросла не в самом престижном районе Сеула. Это правда, — говорю, упирая взгляд в мрачное папашкино лицо. — И представьте себе, уважаемый господин ДонВук, никаких канав там лет уже тридцать не наблюдается. Хочу так же заметить, что всего лишь за прошедшие полгода я заработала уже почти полтора миллиона долларов. Сама, без помощи состоятельных родителей, в отличие от некоторых присутствующих здесь, не сочтите за грубость. Таким образом, называя меня нищенкой, вы не только намеренно оскорбили меня, но и озвучили заведомую неправду. Со всем смирением хочу поинтересоваться: нет ли у вас желания извиниться за свои, я надеюсь, случайно вырвавшиеся слова?
— Чтобы я перед какой-то…
Шлёп! Это опять МуРан пустила в ход свою ладонь. Стол аж подпрыгивает. Если так будет продолжаться, ему хана.
ИнХэ, кажется, вот-вот упадёт в обморок. А ДжуВону, похоже, нравится наблюдать за тем, как я строю его неуступчивого отца.
Где-то, наверное, с минуту ДонВук и МуРан молча смотрят друг на друга. Атмосфера постепенно накаляется.
— Прошу простить меня, ЮнМи-сии, — наконец сухо произносит ДонВук, опуская взгляд. — Я поддался эмоциям и был не прав.
— Прошу так же простить и меня, если я была чересчур резка, — произношу в ответ, кланяясь. Спина не переломится, язык не отвалится, главное, что приличия соблюдены.
— Сын, тебе не кажется, что скоро уже ЮнМи будет требовать, чтобы наша семья перестала вмешиваться в её жизнь, — усмехается МуРан. — Ладно, повздорили, помирились, пошутили, давайте спокойно продолжим разговор.
— Давайте, — соглашаюсь я, опережая открывшего было рот ДонВука. — Имеет место всё то же, уже буквально навязшее в зубах недоразумение, спровоцированное непроверенным заявлением нашего президента. Я уже говорила не раз и готова
