Вокруг Света Журнал - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1979 год
— Кажется, мало? Да, пока немного... — соглашается Жозе. — Но мы уже стали реальной силой, с которой вынуждены считаться власти. Силой, которая начинает противостоять сепаратистам и даже одерживать победы. Вроде той, на площади Инфанта...
Бои на площади Инфанта
Прежде чем рассказать об этом, я опишу место действия. Площадь имени Инфанта Энрики (принца Генриха Мореплавателя) — «визитная карточка» города, центр всей не слишком богатой событиями социальной жизни. Находится она совсем рядом с комитетом, где улица Дэбней выходит на набережную, близ старинной крепости Санта-Круш.
У ее замшелых стен разбит сквер. Совсем рядом со сквером — только перейти мостовую — кафе, где в жару вас ждет ледяное пиво, а в слякоть — горячий кофе.
Именно в этом кафе собрались накануне «Дня независимости Азорских островов» в семьдесят седьмом году Жозе Алмейда и его приспешники, пожаловавшие на Фаял с дружественным «визитом».
После выступления, на которое, увы, собралось всего несколько десятков человек, раздраженный Жозе Алмейда зашел в кафе, чтобы залить досаду несколькими бокалами бренди. «Борцы за независимость» дружно выпяли и принялись задирать остальных посетителей. В конце концов один из старожилов Орты, потеряв терпение, воскликнул: «А чего, собственно говоря, эти типы из Сан-Мигела приезжают сюда учить нас уму-разуму? Кто их просит?!»
Дискуссия переросла в потасовку. Кафе закрылось, страсти выплеснулись на улицу, в сквер на площади Инфанта. Через несколько минут, узнав, в чем дело, здесь появились докеры. Сепаратистам всыпали от души.
Переночевав в отеле «Фаял», Жозе Алмейда со своей свитой отправился на остров Пику. А когда вернулся оттуда, в гавани Орты их поджидала внушительная толпа тысячи на две «оппонентов». И лишь только вмешательство полиции спасло Жозе Алмейду от холодной океанской ванны.
...В следующем, семьдесят восьмом году сепаратисты решили отметить «День независимости» с большой помпой. Днем 6 июня сотни полторы демонстрантов собрались на холме Эспаламака и начали «нисхождение» в город под бело-голубыми флагами ФЛА с криками «Вива индепенденсия!».
— Нас было поначалу немного, — вспоминает Антонио-Мануэль. — Может быть, несколько десятков коммунистов, наших друзей рыбаков, которых привел Женуино Мадруга, и грузчиков из порта. Группа социалистов. Но когда эти типы пошли на город с Эспаламаки, мы увидели, что со всех сторон к нам идут люди. Десятки, сотни жителей города. Молодежь и не только молодежь. Порт вынужден был прекратить работу: не осталось в доках почти никого. Через несколько минут флаги сепаратистов были разодраны в клочья, сожжены на кострах, а «знаменосцы» удирали из города кто «на своих двоих», а кто на изрядно помятых машинах.
А на площади над головами людей взвился красно-зеленый национальный португальский стяг и прогремел многократно могучий клич «Здесь — Португалия!». И под этим знаменем по улицам Орты пошла стихийно возникшая ликующая манифестация «файаленсиш». Патриотов, людей, считающих себя португальцами.
От кита до анчоуса
Зимой все ветры Северной Атлантики дружно стекаются к Азорам. Вылететь с Фаяла оказалось еще труднее, чем попасть сюда. Над всем архипелагом — грозы и туманы, мы вынуждены терпеливо «сидеть у моря и ждать погоды».
А пока осматриваем порт Орты и знакомимся с рыбаками.
Рыболовство здесь находится в самом первобытном состоянии и удовлетворяет лишь потребности местного населения. Наладить продажу рыбы «на континент» или за границу не удается — нет холодильников, мала мощность рыболовецкого флота. Флотом его можно назвать только из уважения к героизму и мужеству людей, вынужденных работать на примитивных суденышках. Ловят здесь десятки видов рыбы — от гигантских тунцов до крошечных анчоусов. Но морским промыслом, принесшим азорским рыбакам всемирную славу, стала давно распространенная здесь и теперь исчезающая охота на кашалотов. Рассказывая о ней, Женуину Мадруга не прибегает к традиционным для рыбаков гиперболам. Нет нужды. Но слушая его, нельзя не проникнуться тем же восхищением, которое сквозило даже у знатока моря Герберта Мелвилла, когда он в «Моби Дике» назвал азорян лучшими охотниками за кашалотами. Трудно представить себе, какой надо обладать отвагой, чтобы всемером выйти на небольшой лодке и атаковать ручными гарпунами животное, достигающее двадцатиметровой длины, нескольких десятков тонн веса и способное легким ударом хвоста превратить лодку в щепки, а охотников — в утопленников.
Сам Женуину не занимается этим промыслом. Он предпочитает ловить рыбу. В одиночку. В крайнем случае — вдвоем. А потом, вернувшись в гавань, он становится, как и все рыбаки, жертвой «интермедиариос» — перекупщиков, которые, забирая у них улов, скажем, по двадцать эскудо за килограмм, перепродают по пятьдесят эскудо и дороже.
— Мы пытаемся бороться с этим, установили на «лоте» (рыбном аукционе) наш контроль, но полностью оградить себя от эксплуатации можно будет только тогда, когда удастся создать свой кооператив.
Именно это дело и поручила партия Женуину Мадруге. Парень взялся за дело горячо и верит, что вскоре здесь появится такая же артель, как у рыбаков Сан-Матеуша на Терсейре.
Мы беседуем с Женуину на причале, идущем вдоль километровой стены волнореза, защищающей гавань от океанских волн. Вся стена сверху донизу, от западной оконечности до восточной, разрисована тысячами цветастых эмблем с названиями судов, бросавших здесь якоря. И вдруг глаз спотыкается о зловещее имя «Салазар». Это уже не эмблема. Свежие красные буквы на белом только что отремонтированном корпусе сейнера, готового к спуску на воду. «Салазар» — красным по белому... Да, восемьсот с лишним миль от «континента» до Азор оказались, видимо, и впрямь непосильной дистанцией для революции гвоздик.
Ветер крепчает. Отменены рейсовые катера, но у мокрого причала стоит под погрузкой старый баркас. Скрипя громадными деревянными колесами, подъезжает арба, влекомая волами. Погонщик вопит и лупит животных палкой, заставляя пятиться, чтобы колеса повозки уперлись в брус, положенный на самом краю причала. Наконец колеса утыкаются в брус, выдергивается металлическая чека, повозка запрокидывается назад, и кукуруза с шелестом летит на палубу баркаса.
Темнеет. Мы возвращаемся в город. Мимо самого знаменитого уроженца Орты — застывшего на гранитном постаменте первого президента Португалии Мануэля Арриаги. Мимо тяжелых стен крепости Санта-Круш. Мимо красных скамеек на площади Инфанта. По улице Консула Дэбней, мимо домика с вывеской «Рабочий центр имени 25 апреля». Я гляжу на его чисто выбеленные стены и опять отчетливо вижу, что сквозь побелку проглядывают зловещие серые контуры слова «ФЛА» — след последнего ночного визита врагов. И думаю о том, что именно этот дом останется в памяти как самое яркое воспоминание об Азорах. Дом людей бесстрашных и честных. Дом коммунистов.
Игорь Фесуненко
Азорские острова — Лиссабон
Цена полета
— А известно ли вам, что на каждого человека приходится двадцать пять птиц? Всех — от воробья до страуса? — Директор биологической станции на Куршской косе Виктор Рафаэльевич Дольник явно любовался моей реакцией на столь неожиданную цифру... Все те дни, что я провел на станции, надо мной, над узкой полоской песка, уходящей в Балтику, безостановочно летели миллионные стаи, и казалось, что вся наша планета — это кочевое царство пернатых, лишь приютившее, как редких гостей, представителей рода Homo...
— Вам еще повезло, — выдержал паузу Виктор Рафаэльевич. — Вы прибыли к концу перелета. Скоро она даже слишком большой покажется, эта цифра... Через два-три дня.
И все же все последующие три дня поверить в эту цифру было невозможно. В огромные капроновые сети-ловушки ежедневно влетали тысячи птиц. И каждую птаху надо было осторожно вынуть, взвесить, надеть на лапку невесомое алюминиевое кольцо, сделать соответствующую запись в журнале кольцевания. Работа была монотонная до автоматизма. На второй день последний за сутки зяблик был зарегистрирован под номером 5978... И все равно этот улов был сравним с добычей рыбаков-неудачников, сидящих с беспомощными удочками на берегу необъятного, кишащего рыбой океана.
А на четвертый день над Куршской косой воцарилась тишина. Казалось, все птицы — все, что есть на Земле, — не улетели, а просто исчезли, и голубой океан опустел навсегда. Лишь в лесу, что начинался сразу же за домиками станции, продолжалась неугомонная, суетливая птичья жизнь. Отсюда явно никто не хотел улетать вслед за ордами перелетных, как бы утверждая, что и птичьи «цивилизации» делятся, как некогда делились людские, на кочевые и оседлые.
