Человек с тенью - Григорий Константинович Шаргородский
– Не откажетесь посмотреть еще кое-что? Вряд ли там артефактные свойства, но меня больше интересует история.
Блин, весь такой вежливый, но все равно я был уверен, что про руки по локоть в крови он помянул не для красного словца. Ну и как такому милашке откажешь?
Повинуясь приглашающему жесту, я подошел к картине, на которой был изображен вазон с декоративными подсолнухами на фоне открытого окна. За окном залитый солнечными лучами луг и тополя на холме вдалеке.
Я прикрыл глаза и прикоснулся к полотну. Улыбка непроизвольно наползла на лицо.
– Это, конечно же, подлинник. Художник писал ее как подарок для младшей сестренки. Но сюрприза не получилось. Сестра постоянно вертелась рядом и пыталась внести свою лепту в дело творения, и приходилось замазывать.
– А зря, – словно отражая мою улыбку, по-доброму улыбнулся Станислав Петрович, которого сейчас даже мысленно не хотелось называть Пахомом. – В будущем эта девочка станет популярнее своего брата и даже отца.
Улыбка авторитета потускнела. Было видно, что он колеблется. Но все же принял решение и полез во внутренний карман пиджака.
– Вы можете посмотреть на этот платок. Не думаю, что в нем есть энергия творения, но все же…
Я осторожно взял платок в руки и замер. Как в моем любимом молитвенном коврике, безмерная любовь выплеснула в вышивку достаточное количество энергии, чтобы закрепиться в стежках. Магические свойства платок не приобрел, но эмоциональный посыл был настолько сильным, что его отголоски мог бы почувствовать даже человек без моего дара.
– Она очень любила вас, – поднял я глаза на застывшего соляным столбом старика. – И боялась.
Увидев, как дернулось внезапно ставшее жестким лицо Пахома, я поспешил исправить двусмысленность:
– За вас, не за себя.
Увы, выражение лица моего собеседника мягче не стало, и мне пришлось быстро вернуть платок, чтобы его не вырвали из моих рук.
– Думаю, на этом все, – отчеканил авторитет, но, найдя в себе силы, глубоко вдохнул и добавил более приветливо: – У меня много дел. Благодарю за помощь.
Его улучшившееся настроение сподвигло меня на неожиданный поступок:
– Можно вопрос?
– Попробуйте. – Опять свозь лицо интеллигента проступил волчий оскал, и было совершенно непонятно, что из этого маска, а что истинная натура.
– Почему «Пахом»? – Этот вопрос был важен, потому что он точно не давал бы мне покоя еще очень долго.
Хотя согласен, неуместность его была очевидна даже мне самому.
Авторитет снова расслабился и даже улыбнулся:
– Так звали моего прапрадеда.
Ну да, лучше бы не спрашивал. С любопытством ситуация стала еще хуже.
Словно прочитав мои мысли, Пахом добавил:
– Я вырос в очень интеллигентной семье, но у нас ходили слухи, что прапрадед был лихим разбойником. Чуть ли соратником Разина. Вот я и решил сам выбрать прозвище, чтобы не постарались новые коллеги с очень богатой, но не всегда здоровой фантазией.
С именем стало намного понятнее, но тут же возник вопрос: как отпрыск интеллигентной семьи, пусть даже с разбойной кровью далеких предков, умудрился стать преступным авторитетом?
Здравый смысл подсказывал, что ответа на этот вопрос мне не видеть как собственных ушей. Но, как ни странно, я его получил.
Не знаю, что повлияло на Пахома, наша искусствоведческая беседа, почти музейное окружение или история с платком, но он осмотрелся вокруг и заговорил:
– В девяностых я служил экскурсоводом в питерском музее. Зарплата была маленькая, так что подрабатывал ночным сторожем. Однажды директор музея сговорился с братками, и они хотели поджечь здание, предварительно вынеся из него картины. В основном там были хоть и прекрасные, но дешевые работы. А вот за парочку можно было выручить очень неплохие деньги. Может, я и сгорел бы в том здании, но там на ночь осталась наш реставратор Антонина Елисеевна. Добрейшей души человек. Когда она пошла с кулаками на здоровенных быков, снимавших картины со стен, то была убита одним ударом кастета. Тогда во мне и проснулась кровь прапрадеда. А еще вспомнились уроки фехтования, на которые меня отдала мама, чтобы оградить от варварского бокса. В итоге три трупа и все-таки сгоревший музей. Правда, картины оттуда вывез уже я. Все без исключения, включая «Подсолнухи».
Авторитет обернулся к картине, возле которой мы недавно стояли. Потом посмотрел мне в глаза, чем вызвал мороз по коже:
– Надеюсь, это останется между нами?
Не думаю, что история Пахома такая уж тайна для его коллег, но ответил твердо и спокойно:
– Конечно. Хранение тайн теперь мой главный профессиональный навык и основа репутации, а без них я никто и звать меня никак.
– Хороший ответ, – теперь совсем уж холодно и официально ответил Пахом, явно ставя точку в нашем неформальном общении.
Я лишь чуть поклонился и вышел из зала. В коридоре меня встретил Косарь и проводил наверх. Уже в машине он протянул мне незапечатанный конверт:
– Это за работу и подгон за косяк с Пауком.
Очень хотелось посмотреть внутрь, но я лишь кивнул и спрятал конверт во внутренний карман куртки.
Косарь хмыкнул, но ничего не сказал и дальше вел машину молча, а мне все никак не удавалось выкинуть из головы то, что случилось в подземном псевдомузее.
Да уж, чудны твои дела… А я еще историю своей жизни считал сложной и запутанной. Тут сюжет покруче. Почти шекспировские страсти, особенно если учесть историю с платком. Мысли о чужой жизни так отвлекли меня от своих собственных проблем, что, когда мой телефон выдал мелодию «Ол стар» из Шрека, я чуть не подскочил на месте. Ощущения были такие, словно меня окатили холодной водой.
Сразу вспомнил, на каком свете нахожусь. Вспомнил Кукольника и все, что с ним связано. Что-то сильно сомневаюсь, что Бисквит сейчас порадует меня хорошими новостями.
– Назар, ты сейчас где? – спросил мой зеленокожий друг.
– В машине, еду с заказа.
– Кто бы сомневался, что ты забьешь на все мои предупреждения, – со вздохом заявил орк.
И его вздохи показались мне напрочь фальшивыми, что внушало определенные надежды.
– Это приказ Иваныча, а не мои хотелки. Давай не томи, что там у тебя нового?
– Новости неплохие, – решил не мурыжить меня Бисквит. – Мы вычислили этого урода. Ты оказался прав. Он раньше работал воспитателем дошкольного отделения интерната Академии. Отвечал за игрушки. Ремонт там и все такое… В общем, мы вышли на его лежку. Там неслабый такой заклинательный зал. Главное, что ритуал он не провел и вряд ли уже проведет. Второй такой зал собирать – это еще та забота, тем более когда тебя ищут.
– Значит, я могу не сидеть взаперти?
– Значит, ты сможешь отбиться от него, как в прошлый раз, а сидеть дома или не сидеть, решай сам. У меня все. Дел по горло. Не кисни.
– И тебя тем же концом по тому же самому месту, – неуклюже отшутился я.
Настроение сразу скакнуло вверх. Вспомнил, что так толком и не обедал, а дело к вечеру.
– Саня, высади меня вот у той кафешки. – Заметил симпатичную веранду с отдыхающими за столиками людьми.
С Косарем я решил больше не ломать комедию. Он и так понял, кто я, почем и с чем меня есть.
– О, – оживился мой временный водитель, – сам хотел пожрать. Весь день туда-сюда, туда-сюда. Или ты со мной не только бухать, но и есть за одним столом не хочешь?
В ответ я устало вздохнул и, коль уж перешел на обычные рельсы, сказал:
– Давай начнем заново. Твой шеф мне понравился, и работать с вами я буду часто. Скорее всего, именно с тобой. Так что давай договоримся общаться просто и без подвывертов.
– Давай договоримся, – оскалился Косарь.
– Но бухать я с тобой все равно не буду. Мутный ты тип, – все же не удержался я от подколки.
– А то! – еще шире улыбнулся Саня. – Мутный и Псих – шикарная парочка.
Как ни странно, у нас получилось отбросить прошлое, и на поверку Косарь оказался не таким уж плохим парнем. Скорее всего, мое отношение к бандиту изменилось после общения с Пахомом. Не верилось, что такой человек станет терпеть возле себя откровенную мразь.
Или это я опять утопаю в иллюзиях и обеляю понравившегося мне человека? Не стоит забывать, что
