Мишень - Анна Викторовна Томенчук
— Как твой… м… грипп? Терапевт не прописал постельный режим?
— Мой терапевт сказал, что лучшим лечением будет выйти из дома и развеяться. Жаль, он куда-то запропастился…
Я отказался от очередного бокала шампанского и маленького бутерброда с красной икрой, а Анна с удовольствием угостилась и тем, и другим.
— Он оставляет тебя в одиночестве? Это неосмотрительно.
— А что, меня кто-то может украсть? Ролан?
— Твои каблуки целы. Ты уже починила крыльцо?
На мгновение Анна задумалась, а потом понимающе улыбнулась.
— Нет, каратель Винсент. Я решила его не чинить. Я очень сентиментальна — сломанное крыльцо напоминает мне о тебе…
— Вот как. Что же, надеюсь, ты не так часто роняешь ключи. Ведь доставать их некому.
— Звучит так, будто ты снова хочешь мне помочь.
— Если тебе нравится эта мысль, не буду разубеждать.
Анна повертела в руках бокал.
— И серьезно у вас с Киллианом? — спросил я.
— А что? — Ее улыбка из довольной превратилась в кокетливую. — У тебя есть планы?
— Я хочу тебя нарисовать.
Анна вытянула шею, делая вид, что прислушивается повнимательнее.
— Нарисовать?
— Ты не против? Я редко рисую с натуры, но для тебя сделаю исключение.
— А полотно? Ты подаришь его мне?
— Почему бы и нет?
Она нахмурилась и недоумевающе пожала плечами.
— Ты приглашаешь меня попозировать, а потом отдашь картину? Зачем тогда рисовать?
— Я знаю, что про каждую мою картину скажут «гениально», а то, что в них вкладываю я, никто не разглядит и не поймет до конца. Важен процесс. Результат второстепенен. Кроме того, я рисую много, для хранения картин нужно место, которого у меня нет. Не таскать же все это за собой по миру.
— Это верно, свои полотна он и в грош не ставит. Может, хотя бы у вас получится его переубедить, но это вряд ли.
Не дав Анне ответить, Мун-старший приобнял ее за талию и поцеловал в щеку.
— Сегодня вы великолепны, — сообщил он ей, и я мог поклясться, что на щеках самой Незнакомки Аннет появился румянец, пусть и едва незаметный. — Но Кристиана я у вас украду. Мне нужно его кое с кем познакомить.
— Конечно, господин Мун. Была рада увидеться, доктор Дойл.
Самуэль помахал Анне рукой на прощание и снова повернулся ко мне.
— Почему вы один? В прошлый раз вы пришли в компании этой рыжеволосой красавицы… постоянно забываю, как ее зовут. Ах да. Вероника. Весь свет уже решил, что вы наконец-то обзавелись дамой, и половина ваших поклонниц приуныла, а половина приготовилась сражаться до последней капли крови.
— Мы работаем вместе, господин Мун.
— Не самая убедительная причина для того, чтобы не заводить роман. Тем более что она смотрит на вас так, будто вы — ее долгожданный принц. А вот и Тео! Посмотри, кого я тебе привел!
Авирона стояла у окна в компании трех мужчин, которых при нашем появлении как ветром сдуло. Она посмотрела сначала на Самуэля, потом — на меня, и улыбнулась. Наверное, в этой улыбке была светская вежливость, но я видел — и чувствовал — только холод.
— Познакомься! — Художник сиял как золотая монета, любовно начищенная первым советником главы какого-нибудь вампирского клана. — Это доктор Кристиан Дойл. Кристиан, это Теодора, моя супруга.
— Тот самый Кристиан Дойл.
На Авироне было платье из темно-синего шелка, длинное, в пол, но открывавшее спину. Она небрежным жестом поправила лежавший на плечах шарф — тот же шелк, под цвет платья — и легко прикоснулась к волосам, словно проверяя, не растрепалась ли прическа. До последнего момента я пытался убедить себя в том, что увижу на ее месте другую женщину. Может, она изменит внешность, рост, цвет глаз и волос — ведь Незнакомцы так поступают, почему бы ей, получившей свободу, не сделать то же самое? Но передо мной стояла прежняя Авирона.
Моя наставница, с которой мы когда-то проводили долгие часы в Темной Библиотеке. Существо, с которым мы делили мечты и планы, хотели изменить образовательную систему Ордена, претворяли эти изменения в жизнь. Женщина, к которой я всегда что-то чувствовал, но не находил слов для описания этих чувств ни в одном из известных мне языков… И которая когда-то ушла, а я ее не остановил. Должно быть, побоялся ее остановить. Меня напугала мысль о том, что все это выглядит таким светлым, таким человеческим, таким бесконечно прекрасным, будто я не просто полюбил кого-то после Марты, а нашел то, что искал всю жизнь. Бессмыслица: между болью и наслаждением я выбрал боль. А теперь уже ничего не исправить, как бы мне ни хотелось.
А хотелось ли? Когда-то я любил Марту, потом любил пустоту, оставшуюся после нее. Должно быть, я люблю эту пустоту и сейчас, просто называю другим именем.
— Моя госпожа. На месте вашего мужа я называл бы вас не супругой, а музой. Вы этого заслуживаете.
— Спасибо, доктор Дойл.
Авирона подала для поцелуя руку, затянутую в тонкую кружевную перчатку. Она пахла почти как человек. Ощущалась так, будто ее, героиню яркого и цветного фильма, вырезали из кадра, и теперь она вынуждена играть в черно-белом, да еще и немом кино. Она выглядела человеком даже для темного существа, но для меня вопреки всем законам логики оставалась собой.
— Журналисты хотели поговорить с тобой, Сэм. — Авирона кивнула в направлении мужчин, с которыми беседовала пару минут назад. — Что-то насчет следующей выставки.
— Черт побери, — буркнул художник, но спорить не стал.
Журналисты, завидев его, приветливо заулыбались, а один из них сделал приглашающий жест.
— Отвратительная шутка, — заговорил я, когда Самуэль отошел на безопасное расстояние. — Но тонкая, не могу не признать.
Авирона молчала, глядя не на меня, а казалось, куда-то сквозь. Интересно, она читает мои мысли? Если так, надеюсь, они ей нравятся.
— Шарф, — пояснил я. — Ты будешь столь щедра, что оставишь мне его в подарок? Как тогда, в Швейцарии?
— Вам нравится Треверберг, доктор Дойл? Слышала, вы поселились в Северной резиденции. Рада, что Сэм наконец-то ее продал, да и он доволен, что особняк перешел в хорошие руки.
В ее тоне не было ни сарказма, ни иронии, ни злости. Она говорила ровно и спокойно, а я чувствовал себя так, словно пытаюсь пробить головой ледяную стену. Уже знаю, что ничего не получится, но упорствую.
— На случай, если ты забыла мое имя — меня зовут Винсент.
— Я слышала, вы больше не занимаетесь наукой, доктор Дойл. Это печально. Теперь вы рисуете, не так ли? Знаю, что Сэм
