Болевой порог. Вторая чеченская война - Олег Палежин
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Седьмая рота. Городские кварталы Грозного. 4—15 февраля 2000 года
– Эй, крохоборы, хорош беспредел! – кричал Герасимов на весь подъезд, задрав голову кверху. – Спускайтесь на построение!
Его голос расходился эхом на все девять этажей. В ответ послышался короткий свист и одиночный выстрел, сопровождавшийся ударом ноги в дверь.
– Блядь, Гера, поднимись, мы на четвёртом, тут херня какаято! – крикнул Девятов в проём между лестниц.
– Ну открывай уже, Логвин, – поторапливал сержанта боец, целясь дулом автомата в чуть приоткрытую дверь квартиры.
– Там мешает что-то, – испуганно ответил Логвин. – Пусть Гера откроет.
– Ну ты сачок, однако, – вжался в стену Девятов, чувствуя, как сам заражается страхом.
По парадной поплыл сладковатый и тяжёлый трупный запах. Логвин сделал несколько шагов назад, наткнувшись спиной на двери квартиры напротив. Боец зажал двумя пальцами нос и присел на корточки.
– Что у вас тут? – запыхался Герасимов. Он подошёл к двери вплотную, но, почувствовав запах, сделал шаг назад.
– Почему не входите, Логвин? – обернулся сержант, прижав к лицу рукав бушлата.
– Так с той стороны кто-то двери держит. – шёпотом и скороговоркой доложил Девятов.
– Не может такого быть, – раздражённо сказал Герасимов. – Что, запах не чувствуете?
– В том-то и дело, – приподнялся Логвин, хлопая от растерянности глазами.
– Гера, ты где? – крикнули с первого этажа.
– Наверху, – отозвался сержант. – Все сюда, бегом!
Сержант просунул руку по локоть в приоткрытую дверь, пытаясь нащупать дверную ручку, но пальцы прошлись по чьей-то голове, утонув в жестких, как у пса, волосах. Гера отпрыгнул назад, испугавшись, но странным образом отреагировал на свой страх. Ударом ноги он сорвал дверь с одной из петель и раскрыл её почти наполовину. Теперь всё встало на свои места. Ворвавшись в прихожую квартиры, парни замерли от увиденного. На дверной ручке висел труп мужчины. Довольно грузный. На теле грязный, разорванный в разных местах камуфляж, во рту кляп, руки за спиной связаны.
– Работаем, чего встали? – тихо приказал сержант, присаживаясь на одно колено рядом с телом.
Парни еле слышно чистят кухню, зал и спальню. Доносится звук медленно ступающих подошв на битое стекло. Так же медленно скрипят межкомнатные двери, и в квартире появляется сквозняк благодаря выбитым окнам.
– Чисто, – докладывают наперебой бойцы, возвращаясь в прихожую.
– Наш? – спросил Девятов.
– Внешность славянская, – ответил Герасимов. – А наш или не наш, не знаю. Документов нет, смертника тоже. Может, контрактник?
По лицу лет тридцать с лишним человеку.
– Кто же его завалил таким образом? – задал риторический вопрос Логвин. – Труп-то свежий. Только грязный какой-то. Может, это пленный?
– Ясно, что невольный, – подначил сержанта Девятов, – видишь, кляп во рту.
– Там Бригадир внизу у подъезда. Пусть доложит капитану как следует, – продолжил Герасимов, повернувшись к бойцам. – Спускайтесь. Девятов со мной. Иди шкафы проверь. Ищи фотоальбом, документы какие-нибудь. В общем, выясни, кто хозяин квартиры.
Боец вернулся в зал и полез в сервант, вытряхивая содержимое шкафов на пол. Копался в ворохе вскрытых конвертов, книг, тетрадей и прочих вещей. На нижней полке Девятов заметил толстый альбом, обшитый войлоком, аккуратно оформленный разного цвета конфетти. Видно, что альбом создавался вручную, и по лицевой обложке солдат догадался – он дембельский. На титульном листе каллиграфическим почерком было написано: «На долгую память от друзей по службе. Внутренние войска. Москва, 1988—1990». На чёрно-белых фотографиях молодой парень в форме, казармы, присяга – и всё в том же духе. В середине альбома между страниц ещё с десяток не приклеенных фотографий, на этот раз цветных. Свадьба, рождение ребёнка, достопримечательности Грозного, и всё тот же парень, но уже в форме сотрудника МВД.
– Иди, глянь, Гера, ясно всё, – захлопнул альбом Девятов и положил на место. Руки бойца небрежно собирали содержимое ящиков с пола. – Вот, посмотри фотографию, это он в милицейской форме. Наверняка из оппозиции. Гантамировцы или как их там…
– Понятно, – взглянул на разворот фотокарточки сержант, – убили, значит. Только кто? Бандиты или «духи»?
– А «духи» они и есть бандиты, – встал Девятов, поправляя бронежилет. – Надеюсь, его жене и ребёнку больше повезло.
На улице у подъездов в небольшие группы собиралась рота. Пересчитывался личный состав, проверялся боекомплект. Мимо пронеслись машины внутренних войск с бойцами на броне. Мы смотрели на них с завистью, уставшие и невыспавшиеся. Впервые за всё время нашего присутствия здесь в городе стихли бои. Больше не работали авиация и артиллерия. Вертолёты, конечно, не прекратили летать над городом, но и боевых действий уже не вели. Далёкие автоматные очереди не воспринимались как угроза твоей жизни, и единственное, что раздражало и угнетало бойцов, – это отсутствие понимания, что будет дальше.
Машина связи и машина комбата появились неожиданно. Ротный получил очередной приказ и маршрут движения роты. Механика связи я узнал сразу. Русик, или просто Руся, – боец моей учебной роты. Мы даже обнялись, хотя в части были просто приятелями. Чем привлекательна служба в связи на боевых, так это огромный объём информации, которая проходит через тебя. Приказы и донесения, маршруты и планы, место нахождения наших подразделений и многое другое. Мой приятель был механиком-водителем начальника связи батальона, естественно, я этим воспользовался, стараясь расспросить его как можно больше. Он ещё раз подтвердил, что первый батальон понёс большие потери. Рассказал о том, что в полку двое без вести пропали и один самострел. Назвал крупные цифры прорыва боевиков из кольца окружения на Алхан-Калу и Самашки, рассказал, как они вляпались на минное поле. Боевики прошли на стыке между мотострелковым полком и подразделениями МВД. Благо этот стык был заминирован. Мы пришли за ними с севера, а они прорвались в южной части города. Пехота, конечно, их крошила как могла после обнаружения, но их было слишком много, по разным данным, от одной до трёх тысяч. Многие из них просто утонули в Сунже, пытаясь уйти по руслу реки. В городе остались только группы прикрытия, поэтому очаги столкновений не носят массовый характер. Вся эта орда прошла вблизи позиций моих земляков с Урала, в уничтожении которой ребята с Екатеринбурга принимали активное участие. В общем, командование такой наглости, как всегда, не ожидало и теперь якобы готовит проведение операции в горно-лесистой местности. Ещё наш комбат приказал разнести в пух и прах кладбище чеченских героев, погибших в первую кампанию от рук российских оккупантов. Танкисты с поставленной задачей справились.
– Да, обрадовал ты меня, Руся, – огорчился я искренне, – а у нас опять слухи о выводе полка с боевых.
– Забудьте, ребята, – подмигнул связист, – нам ещё воевать и воевать.
Я не мог не отметить, как раскачался железом мой сослуживец на перловке и гречке с тушёнкой. С такой физической подготовкой он мог легко порвать любого зверька-ваххабита. Начальник связи любил тяжёлую атлетику, и это сказалось в той или иной форме на всех его подчинённых. Я крепко пожал Русику руку и вернулся к своим. Рота двинула дальше.
Прошлись по центру, глазея на выжженные высотки, от которых осталась одна арматура. Вот улицы Лермонтова и Маяковского, Петропавловское шоссе. Видели легендарный республиканский больничный комплекс, где наш полк держал оборону ещё в первую чеченскую вместе с Майкопской бригадой и разведчиками нашей дивизии. Тогда восьмым армейским корпусом командовал не менее легендарный генерал Лев Рохлин, но кто-то его застрелил на его же даче два года назад. В своё время он
