Кексики vs Любовь - Джина Шэй
Но, судя по всему — я успела наболтать там всякого на панике. И даже местами с перебором.
— Этот торт я делала лично для тебя, — нахожусь с ответом я, — на чистом вдохновении, точно зная, что даже если ты и впечатлишься — получив тортик на халяву, носом кривить не станешь… А за водопады мне столько бабла отвалили… С ними нельзя было облажаться бесплатно.
— В смысле “на халяву”? — Тим возмущенно округляет глаза. — А я думал, что заработал на десертик своей восхитительной натурой! Все выходные зарабатывал, между прочим!
Ну вот как с ним вообще можно? Никакие серьезные темы этот кретин не выдерживает!
Это оказывается так возмутительно сладко — нежиться в его руках, покачиваться не в такт музыке, закусывать губы, чтобы не угорать над ним в голос…
Запоздало до меня доходит — а ведь сегодня первый раз с ним так. Первый раз за все это время я не испытываю этой настойчивой, неуемной внутренней тревоги. Не жду удара в спину.
Потому что весь этот забег произвел на меня впечатление?
А разве он мог не произвести?
Потому что все, что было до этого — это вполне тянуло на легкомысленную дурь, которую творит мужик, когда хочет произвести впечатление на женщину. И все что мне надо было — дождаться, пока у Бурцева перегорит фитиль, откроются глаза, и он отвяжется от меня наконец.
Но вот так броситься ради меня на амбразуру…
Сорваться не пойми куда, устроить гонки по Москве, насобирать штрафов…
Чтобы после, при куче народа, публично взять на себя ответственность, свою шею под удар подставить…
Это куда сильнее, чем все то, что он делал для меня до этого.
На руках девочек и дятлы таскают.
Опустим, конечно, что девочку моей комплекции поднимет только дятел с башенным краном. Но все-таки! Сегодняшняя история — это все-таки кое-что совершенно иное.
— Спасибо тебе, — произношу, глядя Тиму прямо в глаза.
Давно надо было это сказать, самым первым делом, но до меня как обычно — как до жареной утки, на десятые сутки доходит.
— Да за что? — светлые брови удивленно взлетают на лоб. Совсем дурак, или прикидывается?
Кажется, не прикидывается… В голубых глазах плещется неподдельное недоумение.
— Ты так сорвался из-за меня… — я досадливо морщусь, — даже не пообедал. И розыгрыш я тебе обломала.
— О да! — Бурцев трагично вздыхает. — Ужасно обломала. Я-то, грешным делом, надеялся, что ты меня по ресторану первой попавшейся шваброй погоняешь. А потом загонишь в угол и как придушишь…
— Молился ль ты сегодня, Дездемоныч, — хихикаю и, изображая на лице слепую ярость, тянусь к его горлу ладонями. А Тим — бессовестный и беспощадный, даже уклониться не пробует. Только ослепляюще сверкает чеширской своей улыбкой.
— Души меня, прекрасная. Раз уж тебе не жалко!
Я пробую. Сжимаю разок, другой, легонечко — чтоб не сдаваться без боя. А потом все-таки отпускаю. Бурцев становится таким довольным — с него этот кайф можно слизывать, как крем.
— Ужель меня помиловали? — мурлычет чертов кот. — Мой сладкий Кексик сжалился? Или решил, что я еще ему пригожусь?
— Как знать, как знать? — фыркаю. — В конце концов, кто-то же должен помочь мне закопать поглубже труп того курьера…
— О-о-о, да! — ухмылка Бурцева становится кровожадной. — Только давай договоримся. Убьем его, когда он оплатит все мои сегодняшние штрафы.
— Подозреваю, ему для этого придется продать почку.
— Неплохо, — Тим одобрительно кивает, — я очень даже рад буду, если идиот помучается!
И я, и я!
Я, между прочим, уже даже успела проверить те бумажки с адресами, что вкладывала в кармашек каждой сумки с тортом. Ну как можно было перепутать, если они даже размером были разные?
— Пока ты тут топчешься, — бурчу, не выныривая из неги, — тебе даже кусочка твоего торта не достанется. И на что, получается, ты своей натурой зарабатывал?
— О-о-о, — Бурцев насмешливо округляет глаза, — не волнуйся, Юльчик, от моего тортика никто и кусочек не отгрызет. Весь мне достанется.
— А что, тебе так хочется употребить весь этот тортик? — сама не знаю, когда научилась так томно мурлыкать. Где-то что-то Бурцев прожал в моей голове. Кнопочку “женская кокетливость”.
— О-о, да! — Тим многозначительно поигрывает бровями. — Тем более ты так шикарно выглядишь сегодня, мой сладкий Кексик. Жаль, что пришлось ждать целый час, чтобы сказать тебе это.
Боже, и правда…
Я и забыла совсем. Тот самый наряд, про который вспомнила Маринка — простой и идеально сочетающийся, как блины со сметаной. Белый топ с полосой белой бахромы на груди и черная юбка, сплошь расшитая слоями этой самой бахромы. Каждый раз когда я делала в них шаг, бахрома начинала танцевать, будто требуя немедленно закружить меня в танце.
Ах, если бы кто-то этому внимал?
— Да ну тебя, — я морщу нос, ощущая легкое смущение, — вечно ты передергиваешь.
— Женщина! — Бурцев поучительно цокает языком, — когда твой мужчина замечает твой новый наряд — самое дурацкое, что ты можешь сделать — начать стесняться.
Наверное, еще вчера я бы скептически закатила глаза, от этого “твой мужчина”. Сегодня же получается только виновато улыбнуться.
— Этот прикид не новый. Хотя надеваю я его и второй раз всего.
— Второй? — в голосе Тима — о божечки — явственно слышатся ревнивые нотки. — И к кому же на свиданку ты бегала в первый?
Интересно, когда вообще в последний раз меня ревновали? В прошлой жизни?
— Уймись, Дездемоныч, — я все-таки закатываю глаза, — в магазине я его надевала. Когда выбирала одежду для школы танцев.
— Ты ходила в школу танцев?
— Я хотела ходить в школу танцев. С женихом, — проговариваю сухо, всячески выделяя, что не хочу распостраняться на эту тему, — но когда я подарила ему абонемент для посещения занятий парой, он сказал — что у него нет на это времени.
Конечно! Турниры в Вартандере гораздо интереснее, спору нет…
— Обидненько, — Тим критично кривит губы, — наверняка тебе было жалко денег на абонемент. Такие штуки обычно стоят недешево. Особенно если школа приличная.
— Приличная, — я не отрицаю, — но нет, мне не было жалко денег. Когда я объяснила в школе свою проблему — они без споров обменяли мой абонемент для пары на равноценный на одного человека. И занималась я в два раза дольше.
— Ты занималась? Одна? — брови Бурцева в который раз за все это время выползают на лоб. А я чувствую легкий укол досады — потому что, неужели он даже сейчас все еще абсолютно уверен в том, что как
