Пле(мя)нница - Ая Сашина

— Не спала, — признаюсь честно. Я хочу, чтобы мама поняла, что выбор, перед которым она меня поставила, для меня будто смертный приговор. — Не могу спать. Я не представляю, что со мной будет, если ты от меня отвернешься. Но я не представляю себя и без Егора, — замолкаю, представляя себе Субботина. Половина моей души сейчас рядом с ним.

Мама долго смотрит на меня. Сидит, не шелохнется. И взгляд какой-то пустой. Не уверена даже, что она сейчас видит меня. Она словно смотрит через меня куда-то назад, в прошлое.

— Как вы собираетесь людям в глаза смотреть? — спрашивает вдруг.

Забываю, как говорить. Нападает ступор. Сердце сжимается в груди.

— Нам не важно, что подумают посторонние, — словно заново учусь говорить. Боюсь сказать что-то неправильное. — Для нас главное, чтобы родные поддержали нас, — едва сижу на табурете. Мне кажется, или мама действительно готова к конструктивному разговору?

— Кто-то уже знает?

— Кроме тебя, только лучший друг Егора, — о своей бывшей начальнице стараюсь не вспоминать. Субботин разговаривал с ней. Он, естественно, сумел поставить женщину на место.

— И как он отреагировал?

— Удивился. Но не осудил, — искренне надеюсь на то, что говорю правду. Ваня, по словам Егора, поймет нас.

— А если через месяц, полгода, год ваши… чувства умрут… — едва не давится она своими же словами. Ей сложно говорить об этом, но она старается. — Вы уверены, что стоит всё это начинать?

— Если бы не были уверены, никто не узнал бы об этом, — говорю с придыханием. Вера в то, что всё ещё может наладиться, укореняется во мне всё сильнее и сильнее. Не знаю, что случилось этой ночью, но мама как-то изменилась. Она более охотно идет на контакт. Уже нет такого дикого отторжения случившегося, как это было вчера.

— Алин, — мама немного меняет позу, уводит взгляд за окно, — я, наверное, должна тебе рассказать… Хотя однажды поклялась, что ни одна живая душа не узнает об этом от меня.

Внутри всё сжимается от нехорошего предчувствия. На лице мамы грусть, меланхолия, значит, информация, скорее всего, не из веселых. Вопрос один… Каким боком это относится к нам с Егором?

— Рассказывай. Я слушаю.

— Егор не твой дядя.

Это звучит словно гром среди ясного неба. Я могла нафантазировать себе всё, что угодно, но об этом точно никогда бы даже не подумала.

— Что?.. — накрывает откровенная паника. Мысли путаются. Пытаюсь увязать всё в своей голове. Возникают лишь две сумбурные версии относительно того, что я только что услышала. Получается, что либо Егор не сын своих родителей, либо я не дочь своих родителей? — Мама…

Пока мама собирается с мыслями, чтобы продолжить, я мучительно соображаю, какие ещё варианты могут быть. Как могло получиться так, что мы с Егором не родственники? Стоп… Мы не родственники… Не родственники… Паника удваивается от понимания того, что уже ничто не сможет помешать нам быть вместе. Но… Кому-то из нас придется за это расплатиться?

— Мама, пожалуйста…

— Егора усыновили.

Воздуха катастрофически не хватает. Я пытаюсь реагировать спокойно, но эмоции сильнее. Егор…

— Как ты заметила, — продолжает мама, — я всю ночь не спала, думала о тебе, Егоре. Я не могу гордиться вами… То, что вы сделали, будучи уверенными в своих родственных связях, это позор. Но и скрывать того, что может помочь вам, тоже не могу. Да простят меня небеса, — она поднимает глаза к потолку, обращаясь к тому, кто уже не с нами.

— Как это произошло? — я до сих пор не могу прийти в себя. Может, я сплю? Может, наяву брежу? Может, я заболела, и у меня начались галлюцинации?

— А как это происходит?.. Бессчетное количество попыток забеременеть, неудачи, уныние… Остается единственный выход. По крайней мере в те времена оставался. Это теперь можно эко попробовать сделать, а раньше ведь об этом даже не все слышали.

Я киваю, словно попугай, пытаясь переварить полученную информацию.

— И только тебе сейчас решать, узнает ли об этом Егор, — снова жестко и неумолимо ставит меня перед очередным выбором мама.

Рассказав мне об этом, она, наверное, хотела облегчить нашу с Егором участь. Но могу ли я сказать, что у неё это получилось? Как сказать Субботину о том, что родители, которых он безмерно любил и любит, были ему не родные? Как он отнесется к этому? Мне кажется, ему будет очень больно узнать об этом. Как в принципе любому нормальному человеку. Я не смогу причинить Егору такую боль. Но и жить с таким грузом на душе… Разве это правильно? Я не хочу его обманывать всю жизнь. Это не для меня.

— Что молчишь?

— Я не знаю… Это может разбить ему сердце.

— Значит, не будешь рассказывать?

— Нет… Так нельзя… Я не смогу смотреть ему в глаза и скрывать такую важную информацию.

— Если ты для него действительно важна, то он обрадуется. Родители, родные или не родные, любили его, достойно воспитали. Их не в чем упрекнуть. А вот то, что, признав факт своего усыновления, он откроет путь перед вами двоими, это важно.

Возможно, мама права. Но почему она заговорила об этом лишь сейчас?..

— А почему ты вчера не рассказала мне об этом?

— Думаешь, это легко? Я взвешивала все «за» и «против».

Мне мучают сомнения.

— Ты надеялась, что удастся заставить нас расстаться? Хотела надавить на меня?

— Возможно. Однажды ты поймешь мои мотивы, — мама тяжело встает со своего места, моет чашку, ставит её на место.

— Скажи честно, если бы я поддалась твоим уговорам и сказала, что оставлю Егора, ты бы рассказала?

— Нет. Зачем?

— Действительно… Зачем… — я расстроена. Поведение мамы, то, что она, не очень-то заботясь о моих чувствах, с легкостью могла сломать моё счастье, поражает до глубины души. Неприятно поражает. — Знаешь, а ты ведь почти добилась своего.

Мама смотрит на меня напряженно, спокойствие покидает её.

— Зачем ты вообще ехала туда? Лучше бы тут осталась. Боже… — эмоции прут из неё. — Лучше бы никогда не видела Егора. Как ты не поймешь? Я не хочу, чтобы на тебе было клеймо позора, только из-за этого и рассказала, что Егора усыновили.

— Мам, ты не хочешь, чтоб клеймо позора было на тебе… — я будто разговариваю с чужим человеком. — Правда? Тебе стыдно, что у тебя такая дочь… Скажи уже, — даже не замечаю, в какой момент из моих глаз начинают катиться слезы.

Мама молчит. Не скажет… Но её молчание красноречивее. Громче в тысячу раз, чем