Па-де-де - Татьяна Михайловна Василевская
— Ничего страшного и нужна операция? — мать с сомнением смотрела на нее. Что ж за напасть такая? — Нужно было тебе раньше обратиться…
Саша вздохнула. Да, нужно было. Она и сама знает. И врач ей об этом раз триста напомнил…
— Мам, ну все не так страшно, правда.
— Ясно. Хорошо, — вздохнула Вера Сергеевна. Саша улыбнулась.
— Все будет нормально.
— Надеюсь…
Глава 2
За всю жизнь Саша попадала в больницу только один раз, после аварии. И в прошлое свое пребывание в больнице она больше месяца лежала в палате одна. Саша подозревала, что это Ольга, используя какие-то свои связи, договорилась, а может быть заплатила денег. На этот раз в палате было вместе с Сашей шесть человек. И самой младшей из соседок было лет шестьдесят. Остальные были еще более возрастными пациентками от семидесяти и выше. Саша слегка приуныла, представив одновременно четыре Екатерины Андреевны, собравшихся в ограниченном пространстве на достаточно продолжительный срок. Но старушки оказались веселые, даже неожиданно озорные. Подтрунивали друг над другом по поводу болячек, шутили насчет «мальчиков» докторов. Как-то раз вечером прибежала медсестра и отругала обитательниц палаты, за то что они своим хохотом мешают отдыхать другим пациентам.
Александр Александрович, ежедневно осматривающий Сашу, держался холодно, продолжая сердиться на нее. Разговаривал резко, еще более «стремительно» чем всегда, без намека на шутки, как было до этого. Несколько раз не примкнув напомнить, что она здесь исключительно по своей вине.
— Строгий он у тебя какой! — шамкала беззубым ртом восьмидесяти трехлетняя Марья Гавриловна, которой должны были ампутировать часть ступни. Что не мешало ей сохранять жизнерадостность и практически юный задор. — А ведь глазками-то простреливает, кобель. Серьезный, а то и дело посмотрит. А еще бы ему и не посмотреть, такая конфетка, молодая, красивая. Он ж, хоть доктор, а то ж мужчина. А мужики то, они все как один кобели. А это он себе серьёзности придает, так строго разговаривает. Чтоб значит солидней выглядеть. Одно слово, мужик… Ох, вот помню, когда помоложе была, Степка тракторист наш, все на меня, не хуже твоего доктора все глаза-то таращил. Он как меня увидит, лицо такое серьёзное сделает. И не подходи к нему. А сам все глядит, глядит, значит.
Старуха вздохнула устремив в пространстве мечтательный взор полуслепых глаз. Повспоминав немного, она махнула морщинистой рукой и злорадно хмыкнула.
— Ну вот и догляделся. Я то замуж вышла, за другого, а он то так гордый да неприступный и остался ни с чем. Вот и весь сказ…
Ее соседка, занимавшая соседнюю койку, еще одна старушка-веселушка той же возрастной группы, что и Марья Гавриловна махнула на нее и засмеялась ломким дребезжащим смехом.
— Вспомнила! Старая карга! Как мужики на нее глядели. Теперь-то на нас уж ни один кобель не посмотрит. Ни молодой, ни старый. На таких красавиц-то, старых хрычовок. Вот, разве что доктор когда поступает — старуха зашлась от смеха сотрясаясь иссохшим телом.
Марья Гавриловна махнула на нее и тоже закатилась скрипучим каркающим смехом.
— Ну не знаю, не знаю. Может ты и старая хрычовка, а я-то еще ничего. Прям невеста.
— Ой, невеста! Аааа!.. Невеста без места. Ты, главное, смотри, не рассыпься, как в следующий-тр раз по нужде пойдешь, невеста. Женихов-то нет чтоб тебя собирать обратно.
Бабки махали друг на друга скрюченными руками, хохоча так, что из подслеповатых глаз по изборожденным морщинами щекам текли слезы.
— Тише вы, все никак не уйметесь! Совсем ума лишились на старости лет! Все об мужиках думают, рехнулись… — беззлобно ворчала третья возрастная обитательница палаты Лидия Антоновна, по сравнению со смешливыми соседками считавшаяся «еще молоденькой», так как ей было только чуть больше семидесяти.
Саша с улыбкой смотрела на резвых старушек. Если бы не переживания, каким будет результат предстоящей операции, она даже воспринимала бы свое пребывание здесь, как своеобразный отдых. От всего. Можно расслабиться, и ничего не делать. Отключиться от всех забот на некоторое время. Отсутствие суеты, спокойствие и милые, приятные, пусть и слегка чудаковатые бабульки.
Накануне операции Александр Александрович провел небольшой «инструктаж». Сообщил запланированное время начала операции, запретил начиная с самого утра есть и пить. Сообщил, что рано утром ей измерят температуру и возьмут анализ крови. Если все будет нормально то тогда все пойдет по намеченному плану. Все это он говорил глядя «мимо» нее, в своей быстрой манере. На этот раз не сердито, а отстраненно безразлично и монотонно. Закончив свою короткую речь, он, все же, наконец, взглянул на свою пациентку.
— Я надеюсь, Вам все ясно? Вообще сложно что-то учудить в данном случае, но я все же на всякий случай предупреждаю, что нужно серьезно отнестись к тому что я сказал, если хотите, чтобы Вас прооперировали и все было нормально. Надеюсь, Вы понимаете серьезность ситуации…
— Я понимаю, — твердо сказала Саша. — Я хотела Вас спросить, а следы от операции… останутся? В смысле, будут заметны.
Он посмотрел на нее с явным раздражением, а также со смесью презрения и жалости.
— Следы?! Вы бы лучше беспокоились насколько вообще хорошо будет функционировать Ваша конечность. Может, знаете ли, и хромота на всю жизнь остаться. — в его взгляде было чуть ли не злорадство. — Особенно, если Вы будете продолжать нарушать врачебные предписания, как Вы любите.
Саша закусила губу. Она боялась что на этот раз все же не выдержит и расплачется. Как же ее работа? Это все, что у нее осталось от ее и так разрушенной, несостоявшейся мечты. Это вообще все что у нее осталось…
Словно почувствовав ее состояние он взглянул на нее нормальным, обычным взглядом, а не тем презрительно сердитым, как все последнее время.
— Я уверен, все будет нормально, — голос у него стал чуть мягче, хоть он и продолжал все так же хмуриться. — Все, что зависит от меня я сделаю, а Вы уж постарайтесь, сделать то что зависит от Вас.
— Я буду стараться, правда, — ответила Саша и отвернулась, потому что предательская слезинка все же выкатилась, несмотря на все усилия удержать ее.
Саша не привыкла засыпать так рано, как положено по больничному распорядку. После «отбоя» она подолгу не могла уснуть. Старушки храпели на разные голоса. Анна Дмитриевна, которая была самой старшей из обитательниц палаты, страдала бессонницей и почти не спала по ночам. Она просто обожала бесконечные рассказы про свою родню и близкую и дальнюю. Даже когда все уже давно уснули, неутомимая сказительница продолжала вещать свои бесчисленные и нескончаемые истории.
В этот вечер, рассказав про
