Измена. Яд твоей "любви" - Дора Шабанн
А потом Андрей как-то быстро разделся, уселся на край кровати, протянул ко мне руку и позвал:
— Иди ко мне, Снежинка. Согрею.
И я пошла.
А он — согрел.
Да так, что я этой ночью, о которой до прошлого вечера думала со страхом и неприязнью, рыдала от восторга, нежности и неожиданности ни раз и ни два.
Это все его горячие поцелуи, нежные прикосновения и откровенные ласки, которые незаметно, но неумолимо, сводили с ума, погружали в сладкий, невозможный дурман. Дарили так много ощущений, эмоций и нового.
Всего нового.
В темноте и тишине спальни, где источником света был маленький светильник в углу, а музыкальный фон создавали мы сами, я открывала новую себя. А еще узнавала иные грани человека, внезапно ставшего моим мужем.
Там, в самом центре страсти и огня, я тонула, сгорала и возрождалась вновь в его руках.
Касалась. Целовала. Чувствовала.
Себя.
Его.
Не видела, но слышала:
— Такая красивая. Сильная. Живая.
Прижималась к нему теснее и ближе. Стонала, сжимала зубами мощное и горячее плечо. Облизывала солоноватую гладкую кожу. Хрипела от переизбытка эмоций, под плавящий мозги шёпот:
— Малышка, да, вот так. И ещё раз. Да! Давай, позволь себе, ну!
И я, забыв про все запреты, наставления, указания, страхи и опыт, слушалась и… позволяла. Двигалась за ним и с ним.
Вместе.
А потом вновь взлетала куда-то ввысь, заливалась слезами в его надежных и жарких объятьях. И да, ощущала себя одной большой, тёплой и мягкой… зефиркой.
Счастливой.
И нужной.
Впервые в жизни.
Часть третья: «Немного из теории бумеранга»
Глава 43: Все хорошее когда-то заканчивается
«Редеет облаков летучая гряда.
Звезда печальная, вечерняя звезда!
Твой луч осеребрил увядшие равнины,
И дремлющий залив, и черных скал вершины.
Люблю твой слабый свет в небесной вышине;
Он думы разбудил, уснувшие во мне:
Я помню твой восход, знакомое светило,
Над мирною страной, где все для сердца мило…»
А.С. Пушкин «Редеет облаков летучая гряда»
Кир
Три года, прошедшие после свадьбы матери, были мирными, тёплыми, спокойными. О таких я когда-то мечтал.
Очень семейными.
Я учился и работал. Тренировался уже не так много, как раньше, потому что основной движущей силы: страха за мать, в моей жизни не осталось. Сейчас больше поддерживал форму и так, для себя, ну, что бы перед Андрюхой слишком часто на ринге лицом в грязь не падать.
Мамин тренер-муж, увы, все это время пребывал больше в роли охраны и наставника по здоровому образу жизни. Было больно видеть, как сияющая и тёплая мама в миг превращается в бесцветную ледяную статую, стоит лишь Андрею намекнуть на какие-то объединяющие их чувства. А при слове «мы» у мамы начинал непроизвольно дёргаться глаз.
Мне было обидно.
Про Андрюху даже страшно было подумать.
И жили они в разных комнатах, хотя по утрам, чаще всего, мать выходила из его спальни. Но стоило лишь намекнуть на то, что брак у них очень даже настоящий, как моя бесценная матушка устраивала нам «зимнюю стужу» по всем фронтам.
Я злился, а Андрей только криво ухмылялся и бросал:
— Значит, рано еще.
Да какой «рано»? Ну, честно?
Нет, изменения внутри маминого сознания происходили.
Все это время она работала, преподавала и, слава богу, наконец-то, занималась собой: ходила к психологу, на какие-то женские посиделки с женой мэра, позволяла себе в выходной поваляться на диване и ничего не делать. Когда такое случилось в первый раз, Андрюха сильно удивился, а я так вообще офигел: никогда в моей жизни я не припомню момента, чтобы мама могла себе позволить просто ничего не делать.
Очень ей гордился.
Все мы как-то морально росли над собой, да.
Учился я нормально не только потому, что ну стремно перед матерью, но и потому, что вдруг понял практическую пользу образования: большинство предметов, которые нам читали, я мог практически «с колёс» применять на работе в холдинге, куда мама изо всех сил меня интегрировала.
Я не сразу заметил, а когда заметил, то не понял и, откровенно говоря, долго к мысли этой революционной шёл: мама постепенно старалась передать мне не только опыт и связи, но и возможность принимать важные, часто принципиальные, решения в работе. Ну, чтобы научить меня ответственности, видимо.
— И тихонечко пристроить на место первого лица, после Зуева, — хмыкнула бабушка Адель, к которой я пришёл уточнить свои умозаключения.
— Вместо себя, что ли? — запаниковал я.
— А ты думаешь, что отец твой исчез с горизонта с концами? — укоризненно на меня взглянула та, что была куда ближе, чем официальная бабушка.
Чуть не сказал:
— Хорошо бы!
Но неполиткорректно же, поэтому пришлось дипломатически выруливать:
— Я, конечно же, так не считаю. И понимаю, что настанет день, когда он вернётся.
— Думаю, Нонна тоже это понимает… — Адель Варисовна вздохнула. — И готовит почву. Ты останешься рулить, а она уйдёт.
— В науку? — ну, а что?
Я молод еще, мне позволительно пока смотреть в будущее с надеждой.
Главбух погладила меня по голове и тихо фыркнула:
— Если бы.
Так что, учился я и работал на совесть, потому как материну гениальность признавал и понял давно, что с ней всегда нужно быть готовым к любому повороту событий, даже самому невероятному.
Понятно, что при правильном делегировании полномочий, как мне, так и Сергею Сергеевичу (а чего он?), работы в холдинге у мамы стало меньше и времени она там проводила, соответственно, тоже всего ничего. Основное же ее время делилось между домашними делами и Институтом, где она не только читала лекции, но и курировала магистерские диссертации. Да, и кажется, у неё даже был один аспирант.
Всеволод Кириллович собирался в этом году уйти на пенсию и изо всех сил агитировал ее занять его место. Мама пока держалась, но, я думаю, если ничего не изменится, вероятно, уговорить ее он сможет. И тогда со следующего года мать вообще перестанет появляться в холдинге, и нам придётся как-то выруливать самим.
Хорошо еще, что по окончании первого курса у меня с Семенычем и Адель Варисовной состоялся приватный разговор:
— Я считаю, что прибыль, которая будет приходиться на мою часть акций, нужно как-то умудриться отдать маме. А ещё у меня к вам такой вопрос: а можно ли сделать так, чтобы насущные финансовые потребности холдинга закрывались из прибыли основного акционера?
Честь и хвала уважаемым «старшим товарищам»: никто из них не возражал. И бабушка Адель как-то хитро умудрилась
