Нет в лесу страшнее зверя - Маша Ловыгина
От бывшего тракта осталась только широкая, заросшая травой и молодняком тропа. Шли они не по ней, а по кромке леса, скрываясь за деревьями, потому что дорога просматривалась, и Николай сразу предупредил об этом Полину. Ей было не по себе от его слов, а тем более от того, что вернулось чувство страха. То самое чувство, когда спиной ощущаешь возможную опасность. Шли молча, прислушиваясь и оглядываясь. Ничто вокруг уже не напоминало Поле о том дне, да и сама она будто забыла об этом. Мысли вновь вернулись к Кушнеру и Алле, Маре, колдуну Андрею и веселому оператору Геннадию Викторовичу. Где они сейчас, живы ли…
— Немного осталось, — прошептал Николай, уцепившись за ее мизинец.
Полина кивнула и полностью вложила пальцы в его ладонь.
Вдалеке опять загрохотало, и Полина поморщилась, вновь живо представляя ночной ливень. Неужели когда-то она любила дожди? Отчего же не любить их, когда сидишь в теплой квартире, на диване и с интересной книжкой в руках? И только теперь вдруг стало ясно, что к счастью это не имело никакого отношения. Комфортно, сытно, да, но… она была счастлива когда-то бродить с отцом по лесу, и теперь, когда стала взрослой, именно лес подарил ей возможность испытать это чувство вновь.
Николай вопросительно посмотрел на нее, и Полина расслабила руку, сжимавшую ладонь парня с такой силой, что побелели костяшки пальцев. «Не бойся!» — говорили его глаза, и она верила ему. Очень хотела верить.
— Расскажи о своей матери, — попросила Полина, не выдержав молчания.
— Да что рассказывать? — пожал плечами Николай, помогая ей перепрыгнуть через наполненный водой овражек. — Хорошая она была, добрая. Доверчивая. — Теперь он сжал с силой ее руку.
Полина чувствовала, что за этим его движением скрывается что-то, о чем, возможно, говорить Николаю вовсе не хотелось.
— Красивая?
— Маленькая, худенькая, — улыбнулся Николай. — Как только меня родила? Почти пять килограмм, представляешь?
Полина покачала головой.
— А отец? — спросила осторожно. — Ты что-нибудь знаешь о нем?
— Нет. Она никогда не говорила. Пока маленьким был, деда за отца считал. Да так и было, чего уж. А потом уже не надо стало, понимаешь? А твоя мать какая?
— Хорошая! — быстро ответила Полина. — Деловая. Все у нее по уму должно быть. Я не в нее…
— Ой ли? — усмехнулся Николай. — С ней живешь?
— Нет. Одна…
— И я вот один. Дом поставил. Хотел поначалу в Ненастьево вернуться, но ВалПална уговорила к ним. — Николай остановился. — Когда вы компанией приехали, я тебя сразу заприметил — рыжая, с косицей…
— Компанией? — вдруг растерялась Полина и потерла лоб. — Ну да… конечно…
— А-то как же без компании? Кажный[13] вечер застольничали[14]. Слыхал я, как песни орали да ржали. Дом-то дедовский недалече был. Не помнишь?
— Ну, кое-что… Отец с утра по округе ходил, с людьми разговаривал, записывал все. Потом мы вместе по лесу пару раз гуляли. А там уж я сама… Ему пить нельзя было много — дурной становился, спал подолгу…
— Вот и я против пьянки. До добра она не доводит. И дед мой тоже супротив того был. Один раз ругаться даже ходил, когда у вас посиделки были. Говорил, что не гоже при девке матюгами разговаривать. Это про тебя… Бабка Дуня, видать, просила.
— Но мой отец не мог…
— Да твой-то что? Много ли ему надо было? Сидели там еще…
Полина вздохнула, почувствовав, как отяжелела голова. В ушах действительно, словно эхом, отозвались шумные разговоры.
— Подожди, — она достала блокнот. — Может, есть упоминания о том, кто с нами тогда был?
Прислонившись к стволу осины, Николай стал листать страницы, сосредоточенно выискивая среди записей имена.
— Тут все про Пажинских, про клад… Только дед говорил, что враки это все, — заметил он. — Да вот, смотри — «…всех интересуют только клады. Вот и телевизионщики только об этом и говорят. Да только не понимают они, что есть нечто более важное. Нельзя вот так запросто превратить природу в дойную корову. Все эти торфоразработки убьют экосистему…» Ну и дальше об этом. Правду говорил.
— Телевизионщики? — вскинула брови Полина. — Странно…
— Ничего странного, — возразил Николай. — К нам и раньше наведывались по этому вопросу. Аномалии изучали. Мы-то этих аномалий особо и не замечали. Ну, подумаешь, погода меняется по пять раз на дню? Привычные мы. Нет в том загадки. Но вот твой отец прав был — клады притягивают людей.
— Не знакомил он меня ни с кем, — продолжила Полина задумчиво. — Он ведь статьи писал, а потом их в газеты отсылал. Считал себя независимым корреспондентом. Мама ругалась, что с его работы денег мало. Писал бы по заказу, лучше бы было.
— По заказу, сама понимаешь, и писать надо то, что просят, — усмехнулся Николай.
— Ага. Она на развод подала после того случая. Получается, из-за меня…
— Странная ты, Поль. Люди просто любят или не любят друг друга. Не тогда, значит, потом, но это бы произошло. Довольная она сейчас?
— Думаю, да. Муж у нее… любимый, — вздохнула Полина.
— Вот и ладно. Забудь. — Николай легонько задел ее пальцем по носу.
Весь оставшийся путь Полина раздумывала над словами Николая и представляя картины из прошлого — тени, образы, фигуры, размытые очертания, голоса… Бабушка Дуня — сгорбленная, в платочке… Колодец, ведра… Чулок с гниющим луком на окне… Сено под старым одеялком на печке… Чай из липового цвета…
— «Юрий, а не хотите ли присоединиться к нам?… Что значит, чай пьете? Чай — не водка, много не выпьешь!..»
Во рту стало вдруг вязко, в висках тоненько застучало…
— Вот она — усадьба Пажинских, — донесся голос Николая. — Развалины. Еще лет десять, и зарастет все. Или болото сожрет…
Полина остановилась, чувствуя, как кружится голова. Подняв отяжелевшие вдруг веки, с трудом сфокусировала взгляд на доме, бывшем когда-то усадьбой помещиков Пажинских.
35
Обшарпанные тощие колонны, которые раньше, видимо, должны были горделиво заявлять о благополучии хозяев, сейчас представляли жалкое зрелище, как, впрочем, и все остальное…
Земля под ногами сочилась от избытка воды. Солнце так часто скрывалось за бегущими облаками, что тени двигались и преломлялись вокруг, словно живые. Николай прошел немного вперед, на мгновение загородив вид, и из-под подошв бродников брызнула мутная влага.
До усадьбы оставалось еще метров пятьдесят, и половина пути скрывалась под мнимым зеленым покровом, из которого кое-где еще торчали остовы каменного моста. Все заросло — из провалов окон колосились ветви, а в зазорах каменной кладки угнездился похожий на зеленый бархат
