На предельных скоростях - Ники Сью
– Я люблю тебя, Ярик, – прошептала я и заплакала.
Глава 37 – Ярослав
Прошли еще сутки, хотя по ощущениям, полжизни. Последний раз время останавливалось, когда я сидел в изоляторе, теперь же и решеток не было, но морально свободы я не ощущал. Будто сам загнал себя в тиски. Лина постаралась взять большую часть обязанностей по дому. Она даже не уходила к себе, так и ночевала у меня, несмотря на недовольство матери, за это я был ей безумно благодарен. Ее присутствие удивительным образом помогало не свалиться, не пасть окончательно духом.
А когда рано утром Елена Павловна, мать Сереги, позвонила и попросила приехать, я отчего-то растерялся. Хотя итак собирался к ним, похороны были назначены на двенадцать часов, раньше священник не мог, у него там была вроде очередь. Абрамова и здесь не бросила меня одного, она вообще пыталась всегда быть рядом.
Собрались мы быстро, и не говоря друг другу ни слова, спустились на улицу, сели в машину и поехали. Елена Павловна встретила нас тепло, несмотря на горе, она старалась улыбаться, рассуждать о погоде, говорить про какие-то новости. Она так напоминала своего сына. Серый частенько просил родителей не грустить на его похоронах, в конце концов, он всегда считал, что уйдет раньше них. Поэтому вытряхивал обещания, чтобы день его проводов не превратился в серый мрак. В этом был весь Арт.
– Что это? – я посмотрел Елену Павловну. Мы сидели в зале, разглядывая, как зимний ветер развивал занавеску на балконе, окна везде были открыты. Погода на удивление стояла солнечной.
– Я нашла среди вещей Сережи, – сказала его мать, протягивая мне конверт. Он был жёлтый, но явно не старый, просто крафтовый. В центре аккуратным почерком Арт вывел моё имя.
– С-спасибо, – кивнул я, глаза защипало от слез. Пришлось, как следует проморгаться, горе утраты никак не отпускало.
– Я не читала, Сережа бы не одобрил. Но раз он оставил, значит, это было важно для него.
– Я… прочту прямо сейчас, – сглотнув, я взял конверт и ушел на кухню. Лина осталась в зале вместе с Еленой Павловной, а отец Арта – Виктор Леонидович, вышел на улицу, кого-то надо было встретить.
Дрожащими руками я вытащил клочок бумаги и стал читать.
"Привет, Гром. Привет, мой самый лучший друг. Я бы сказал единственный, но в нашей вселенной появилась Лина, а её я тоже считаю своим другом. Это письмо тебе отдать лично у меня не получится, думаю, к тому моменту я, буду уже на пути куда-то в крутое место. Ты же понимаешь, что крутых ребят принимают только в лучшие места? Поэтому не переживай, у меня все на мази. Ладно, отодвинем лирику. Я понимаю, что тебе сейчас грустно, мне тоже. Я не шучу, хотя знаю, что много раз говорил обратное. А еще я верю, что у нас с тобой есть важная миссия. Ты свою уже выполнял, теперь мой черёд. Дорогой друг, исполни мою мечту. Я очень хочу, чтобы ты вновь поверил в себя. Чтобы стал тем крутым парнем, с которым я однажды познакомился. Обещай, что оставишь прошлое и будешь счастлив. И помни, если в тебя никто не верит, это полная чушь! Знаешь почему? Потому что у тебя есть я. Я всегда в тебя верю, дружище.
А когда станет очень грустно, посмотри ночью на небо. Видишь самую яркую звезду? Понял, да? Я слежу за тобой, поэтому не вздумай косячить.
Береги себя и Ангелину. Обязательно нарожайте минимум двух деток, а лучше трех.
Спасибо, за все.
Твой лучший друг Арт.”
Я сжал кулак и поднес его к губам. Мне потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться. А потом неожиданно на кухню вошла Ангелина. Она заметила мои покрасневшие глаза, отодвинула стул и села напротив.
– Яр, – заботливо позвала Абрамова.
– Черт возьми, – я не смотрел на нее, сжимая губы до боли. – Как можно отпустить человека, который пишет такие ванильные письма? Мы же не девчонки, ну серьезно… – мой голос дрожал, но я не замечал это.
– Он написал, что ты дурак, которому нужно перестать быть скучным? – спросила Лина. Мы встретились взглядами, и я увидел, что она тоже едва сдерживала слезы.
– Вроде того. Разве он может написать что-то умное, – хмыкнул я и отдал ей клочок бумаги. Ангелина пробежалась по нему глазами. Она грустно улыбнулась, хотя это была довольно теплая и нежная улыбка. Затем Абрамова поднялась со стула и села передо мной на корточки. Она расправила несколько прядей моей челки, освободив область лба. Лина делала это заботливо, словно за простым жестом скрывалось нечто большее.
– Мне так грустно, – прошептала Ангелина, продолжая, избегая нашего зрительного контакта.
– А я наоборот – зол так, что зубы сводит. Хочу убить этого урода Славика. – Сердце разрывалось от осознания, что один человек жив, хотя не достоин этого, а другой больше никогда не переступит порог своей квартиры, хотя мог бы принести в этот мир столько добра.
– Знаешь, Арт бы тебя поругал, – она все еще не смотрела на меня, а мне почему-то так хотелось обратного.
– Почему?
– Он считал тебя другим. Ты был в его глазах героем. А герои… – Лина обхватила ладонями мое лицо и наконец, взглянула на меня. Сердце забилось быстрее, не потому что я сгорал от любви к этой девушке, а потому что видел в ее глазах свет, от которого пытаться спрятаться. Обида, злость, разочарование переполняли душу. Во мне будто кто-то открыл ящик Пандоры, вытолкнув все хорошее, что с таким трудом там появилось после изолятора, нет с рождения.
– Герои так себя не ведут, – дополнил я. – Они прощают, отпускают и двигаются дальше. Я знаю, Серый внушал мне эту фигню с детства. У него было свое представление о мире.
– Знаешь, – Лина наклонилась и коснулась своим лбом моего. Наше дыхание закружилось вихрем, обжигая кожу. – Я все думала, что было бы лучше, если бы боль умели отключать, но потом поняла – это хуже.
– Почему?
– Познакомиться с таким человеком, как Арт было счастьем. А счастье и горе, к сожалению, порой идут параллельно друг другу. Не познав близости с человеком, ты не познаешь ничего.
Я промолчал, хотя понимал: она практически цитировала мысли Сереги. Он всегда считал, что боль – это скорее синоним любви, нежели антоним. Он верил, что каждый человек приходит в этот мир не
