Тусклый Свет Фонарей - Xenon de Fer
–
Покуда все вокруг только и делали, что обсуждали приближение праздника Чуньфэн, я сумел улучить момент, дабы переговорить наедине с мастером Ванцзу, и поведал ему о своих странных сновидениях — теперь уж не обращать на них внимания я никак не мог. Глядя на цветущие вокруг ведомственного терема деревья, мой старший товарищ вздохнул и наставительно изрёк: «Жениться тебе надобно, друг мой. Вот, что я думаю».
Оторопь охватила меня, и румянец покрыл щёки до самых ушей. Я отвернулся и пробормотал что-то о том, что не могу взять в жёны ту, что желаю.
— Лучше б ты выбросил всё это из головы да поменьше читал легенд и романов о стрелках и ткачихах. Женятся не для любви. Поверь мне, я ведь женат уж восемнадцать с лишним лет.
— Вторым браком, мастер.
— Да и что же? Разве ж я виноват в том, что первую мою жену забрал Кэн-ван? Мужчина без жены — что сад без цветов.
— Пуст и некрасив?
— Нет, вызывает сомнения, и никому не интересен.
От этих слов я вновь взглянул на мастера Ванцзу. Тот, как оказалось, прекратил созерцать природу и уставился на меня, и, стоило мне поймать его взгляд, расхохотался и предложил мне тогда хотя бы в весенний дом наведаться, а потом, заметив неодобрением на моём лице, утихомирился и сказал: «Что ж, так и быть. Дам я тебе иной совет: сходи к госпоже Шэн. Я напишу, как её отыскать. Быть может, она тебе поможет. В таком деле я тебе не помощник».
Вечером, когда все стали расходиться по домам, он вручил мне лист бумаги с описанием пути к этой загадочной женщине и ушёл раньше, чем я додумался ещё о чём бы то ни было его спросить.
_
На шестой день после той нашей беседы, когда выдался выходной, но в городе уже не было так шумно и многолюдно, как в Чуньфэн, я отправился на поиски того места, где обитала незнакомая мне госпожа Шэн, и долго плутал, прежде чем нашел место, которое искал. А когда отыскал и подошел поближе, то вначале остолбенел: неужто мастер Ванцзу и впрямь заманил меня в весенний дом?
Однако ж, приглядевшись, а заметил узкую аллею, ведущую вдоль квартальной стены, прошёл по ней и вышел к маленькому храму Тайян-Фу и Юэ-Ци, скрытому юной зеленью оживших по весне деревьев.
«Должно быть, — подумал я, — этот храм здесь не так давно, ведь раньше я о нём не слышал».
Цветами Тайян-Фу и Юэ-Ци с давних пор считали желтый и белый, либо золотой и серебряный — цвета солнца и луны, а ещё красный и зелёный — цвета брачных нарядов. Этот храм сочетал все четыре цвета: белые стены, желтые с позолотой двери и окна, красные колонны, перила и стропила, и зеленая черепица на крыше.
Я поднялся по лестнице и задумчиво вгляделся в изображения зайцев и птиц над входом. Я по-прежнему был совершенно не уверен, что мастер Ванцзу именно в это место велел мне явиться, и ещё, казалось, не поздно повернуть вспять…Но в то самое мгновение, как я только помыслил об этом, распахнулась дверь и выглянула старуха лет шестидесяти. Не промолвив ни слова, она отошла и впустила меня внутрь.
«Чудеса!» — подумал я, а потом лишь заметил метлу в её руках. Что ж, теперь уж отступать было поздно, и я спросил, где мне отыскать госпожу Шэн. Старуха молча указала в зал, и тогда я заметил жрицу, возжигающую благовония. Я с досадой подумал о том, что не взял с собой ничего, дабы сделать подношения, и лишь совершил все положенные поклоны и произнес необходимые слова, чтоб уж совсем не прогневить божественную пару — а то ведь в делах любовных мне и без того не везло.
Когда я вновь поднял глаза, то встретился взглядом со жрицей. На вид ей казалось лет сорок пять-пятьдесят, прическу украшал традиционный лотосовый венец из белого нефрита, и одета она была в длинное бело-серое одеяние с широким желтым поясом, расшитым золотыми нитями, отчего испарялись всякие сомнения в её благородном происхождении. Я учтиво поклонился и сказал, что ищу госпожу Шэн по совету своего старшего товарища — сяня Ванцзу. Женщина улыбнулась мне и с ответными жестами учтивости представилась той, кого я искал.
Она сразу уразумела, кто я таков, и без лишних слов увела меня в маленькую комнатку за алтарем, где в открытое окно затекали свет, благоухание ранних цветов и весенний ветерок. Усадив меня в изящное резное кресло, госпожа Шэн предложила мне поведать о моих тревогах, покуда она приготовит чай. От такого я невольно растерялся, глянул в окно на осыпающиеся цветы слив мэй и отчего-то стал пересказывать тот сон — о цветущем саде и Маранчех в белом жуцуне, и сам не заметил, как поведал обо всём.
«И с чем же сянь Мэн связывает все эти странности?» — поинтересовалась жрица. Я лишь пожал плечами, добавив к этому: «Хотел бы я и сам узнать, посему и пришел к вам». Госпожа Шэн улыбнулась, отчего растянулся бордовый бутон её напомаженных губ, и, вставая, заверила, что способ во всём разобраться ей, по счастью, ведом.
С этими словами она сняла с полки красную лакированную шкатулку и достала из неё серебряную чашу, несколько серебряных лянов, по виду очень старых, и ветви тысячелистника. Я ожидал, что она погадает мне при помощи этих стеблей и монет, но никак не сумел бы предвидеть того, что произошло в дальнейшем.
«Кабы сянь был столь любезен, что опустил бы в чашу свой волос, дело спорилось бы легче», — проговорила госпожа Шэн и призывно уставилась на меня. Смущенный я выдернул волос с головы и опустил в серебряный сосуд, который жрица тут же залила водой, вокруг разложила монеты, а затем, словно наугад, вытащила из всей связки один из стеблей и велела мне глядеть на воду и вспоминать те свои сны, не препятствуя, однако, и тому, что просто в мысли забредет.
Утратив всякое разумение происходящего, я подчинился, и взор поднял лишь тогда, когда ощутил горький запах тлеющей травы: жрица
