С привкусом пепла - Иван Александрович Белов
– Разведчики со мной, – пригласил Лукин. – Для вас отдельная землянка приготовлена, отдохнете с дороги.
– А вы ко мне, товарищ Зотов, – Марков взял под руку, увлек в сторону и велел часовому, замершему возле одной из землянок. – Петро, кликни Аверина, скажи пусть вскрывает НЗ, он поймет. – открыл висящую на кожаных петлях дверь, обитую шкурой с остатками свалявшейся шерсти, и радушно улыбнулся. – Добро пожаловать в холостяцкую берлогу, устроим со всеми удобствами.
Зотов пригнулсяи по лесенке спустился в землянку, внутренне готовясь к хлюпающей воде, сырости, корням над головой и червям, падающим из стен. Ну и ошибся. Землянка оказалась совсем новая и сухая. Дощатый пол и стены, двое нар с матрасами и подушками, стол. Чугунная печка, на ней закопченный чайник с изогнутым носиком и ручкой, замотанной тряпкой. Пахло свежим деревом и полынью, натыканной под потолком. Горела керосиновая лампа, погружая жилье в суматоху зыбких теней.
– Уютно, – похвалил Зотов.
– Обживаемся потихоньку. Повезло вам, товарищ Зотов, не зимой угораздило к нам в гости прибыть. С ноября по март в шалашах коротали, как вспомню, кровавая слеза наворачивается. Одна сторона ватника на костре горит до дыры, вторая к земле примерзает. Людей обморозили страсть. Но мы не жалуемся, доля такая, – Марков указал на нары. – Присаживайтесь, в ногах правды нет. Кушать хотите?
– Ужасно хочу, – признался Зотов, опускаясь на мягкий, набитый сеном матрас. Неумолимо тянуло провалиться в глубокий сон минут на шестьсот. Сил не осталось даже сидеть.
– Интенданта напряг, встретим как полагается.
– Кухня, интендант, дау вас настоящая армия, Михаил Федорыч, – восхитился Зотов.
– А иначе никак, – отозвался польщенный командир. – Кое-кто на Большой земле думает, партизаны под кусточками прячутся, молятся пням, а мы большую работу проделали, за полгода из кучки дезертиров, окруженцев и колхозников сколотили боеспособное подразделение, стало быть.
В дверь едва слышно поскреблись.
– Давай уже, – разрешил командир.
По ступенькам колобком скатился невысокий, пухленький человек со свертком в одной руке и армейским котелком в другой. Бесцветные, ничего не выражающие глаза на лоснящемся, круглом лице робко мазнули с Маркова на Зотова.
– Заходи, заходи, – приободрил командир. – Знакомьтесь, начальник хозслужбы отряда Аркадий Степанович Аверин, это товарищ Зотов из Центра, – Марков многозначительно воздел палец.
– Добрый день, – тонким, едва слышным голосом поприветствовал колобок, бухнул сверток на стол, и сунул Зотову мягкую, рыхлую, потненькую ладонь, – Такая честь, такая честь! Михаил Федорыч, я тут собрал кой-чего: хлеб свежий, тушенка немецкая, картошечка жареная. Чай настоящий, грузинский, никакой морковной бурды. Сигаретки опять же, трофейные «Империум», душистые страсть, не махорка дрянная. Угощайтесь пожалуйста.
– Спасибочки, Аркадий Степаныч, уважил.
– Да я чего, я всегда рад, – зарделся от похвалы интендант. Все хозяйственники чем-то неуловимо похожи: движения скупые, расчетливые, глазенки бегают, выискивая чего бы притырить, утащить в недра пыльного склада, занести в списки имущества и никому ничего не давать. Особая порода тыловиков, всегда готовых услужить и помочь, если почуяли выгоду.
– Ну иди, иди, Аркадий Степаныч, – проводил Марков интенданта, явно ждущего приглашения разделить богатую трапезу.
– Служу трудовому народу! – Аверин расстроился и ушел, нахмуренный и поскучневший.
– Оставили бы его, Михаил Федорович. Человек старался.
– Нечего уши греть, – сварливо отозвался Марков. – Вам отдыхать надо, а Аркаша жутко любознательный человек, до вечера не отстанет. Он у меня незаменимый, что хочешь достанет, бойцы накормлены и одеты, нос в табаке. Цены таким нет. Из кадровых интендантов, с первых дней на войне, был в окружении, шел к линии фронта до самой зимы, а как снег выпал, прибился к нам, талантливейший снабженец, стало быть. Более того, с партбилетом вышел! Представляете? Вы кушайте, товарищ Зотов, кушайте!
Марков выставил железную тарелку, навалил груду золотистой, поджаренной до сочного хруста картошечки, нарезал толстыми ломтями хлеб, сунул щербатую ложку.
– Кушайте на здоровье.
Зотов не заставил себя упрашивать. Глотал не жуя, по-собачьи, не чувствуя вкуса. Партизан смотрел с затаенной грустью, покачал головой, открыл ножом банку тушенки.
– Мясца ухватите, фрицевское мясцо, не побрезгуйте, нашего нет.
Зотов зачерпнул полную ложку тушенки и сконфузился.
– А вы?
– Я чего, я сытый по горло! – уверенно соврал Марков. – Вы на меня не смотрите, кушайте, измоталися весь.
– А разведчики мои?
– Обижаете, – надулся командир. – И разведчики ваши лопают будь здоров, Аркаша про них позаботился. Вернутся не из немецкого тылу, а как из санатория, стало быть.
За словоохотливостью партизанского командира Зотов уловил неуверенность. Выскреб остатки поджарки и спросил, сыто отдуваясь:
– Когда самолет?
Марков помрачнел и ответил, пряча глаза:
– Тут дело такое, товарищ Зотов, самолета не будет.
– Не понял.
– Авиасообщение с Большой землей прервано приказом Центра от вчерашнего дня.
– Вот так новость, – Зотов отложил ложку. Командование торопило, подгонялои само перекрыло дорожку в последний момент.
– Немцы-паскудники усилили противовоздушную оборону, – рубанул ладонью Марков. – Последний борт с Большой земли сбит двадцать четвертого апреля южнее Брянска тройкой истребителей. Вез медикаменты, боеприпасы и тол, обратно хотели детишек отправить из партизанских семей. С той поры полеты запрещены, и когда возобновятся не знаю. Основной и запасной аэродром держим в полной готовности.
Зотов задумался. Интересно, сколько придется здесь проторчать – неделю, две, месяц? За это время мхом в лесу обрастешь. С другой стороны, толку ныть? Ситуация на войне меняется каждый час, любой план прахом идет, сколько не пытайся предугадать и исключить любую случайность. Но нет худа без добра. Зотов знал точно – этот выход в немецкий тыл для него крайний. Ну может не знал – чувствовал, предугадывал по обрывкам разговоров с начальством, туманным намекам и сигнальчикам интуиции. Вернешься – упекут в кабинет, задницу
