Песня - Иван Александрович Мордвинкин
– …Николая! Я говорю, о здравии Колькином помолитесь! – прошипела она громче. Савелий зачем-то кивнул, повернулся обратно к хору.
По завершении всех нужных песнопений, народ пошел к причастию. Служба заканчивалась. Савелий встал и тайком огляделся: его окружали окрыленные, светящиеся верой люди, которые пришли сюда как жаждущие к источнику. И Источник, бесконечный и неисчерпаемый, питал их. Целый невероятный и непостижимый мир умещался в этом крошечном осколке Византии, обустроенном в бывшем складе.
– Савелий Николач, здрасьти вам! – на своем привычном месте под навесом сидела Пантелевна. – Вы там в храме хитрюгу мою не видали? Опять шутит надо мною, ясное мое деревце.
Савелий молча прошел сквозь клумбы по асфальтовой дорожке к навесу, достал из-под скамейки старухину палку и вручил ей с улыбкой.
– Ох и хитрая! Спаси Господи, Соловей Николаич! – Пантелевна вынула из кармана сверточек, развязала легкий узелок и протянула Саве просфорку: – за раба Божия Савелия помолитесь, о здравии.
Савелий взял крохотную булочку и вопросительно посмотрел на старуху.
– Скушайте, скушайте это. Ням-ням, – и она знаками показала, как еда попадает в рот. Савелий откусил немного пресного плотного хлеба – на вкус не примечательно, просто еда.
«Странно надеяться на духовные плоды, поедая хлеб…», – подумалось ему. «Хотя… Телу нужна жизнь, а она духовна, она дух. Она Бог» – от одного этого слова нечто вновь подступило к горлу комом, сердце растеплилось до горяча, и в памяти тихо ожила песня.
Видя его недоумение, Пантелевна пояснила:
– Это вам малое причастие… – она сняла очки, щуро вгляделась в его лицо, улыбнулась ласково, перекрестила и добавила тихо: – Ну… Иди, милый… Иди.
Савелий молча кивнул ей на прощанье, едва заметно улыбнувшись, развернулся и пошел по тропинке к выходной калитке, понимая, что идет теперь неизведанным путем.
– Ой! Подожди! – Пантелевна торопливо ковыляла за ним, одной рукой опираясь о палку. – Фуф! Спортсменка! Вот, возьми, только не потеряй. Мы ж на Троицу не только рубим ветки, а и вот, и наоборот, – и она вложила ему в руку нечто невесомое. – Только не потеряй!
Савелий развернул ладонь – прошлогодняя серьга ясеня. Пораженный подарком, он выронил только неосознанное:
– Как вы..?
Но она уже плелась вдоль клумб к своей любимой скамье и чуть слышно разговаривала со своей палкой, поглядывая на нее время от времени.
Сава опять уставился на крылышко сережки, пытаясь для понимания собрать все части странного совпадения воедино. Не придя ни к чему, он решил вернуться к Пантелеевне, но… на скамье ее уже не оказалось. Савелий оглядел двор и, привлеченный ярким бликом, поднял взгляд к купольному кресту – утреннее солнце отражалось от металла, и крест казался горящим источником света.
Сава вышел за калитку, скрипнувшую на прощанье. В скрежете старых петель ему почудилось распевное «Ами-и-инь!». – теперь песня жила в нем и слышалась отовсюду. Потрясенный ею вначале, сейчас он был спокоен и тих. С нею он проложил-таки дорогу через церковный двор, но иную, и путь его ждал иной.
Савелий взглянул на свои туфли «хужее» тапочек, улыбнулся и пошел.
***
Минули годы. Церковь та и поныне на месте. Сторожит ее Колька, которого Бог примирил с супругой его Валентиной Федоровной, да со взрослыми уже его детьми. А когда пошли внуки, так он и вовсе родился заново: бросил пить, переменился весь – и не узнать. Любил почитывать книжки по воспитанию детей, сидя у своей сторожки под молодым напористым ясенем. Хороший, говорят, был человек – Николай Савельевич Никифоров. Честный и добрый старик.
* "Он (т.е. Господь) садит ясень, а дождь возвращает его." (Библия. Исайя 44:14).
