Беда для боксера - Мария Зайцева
Я показываю взглядом, что в себе и реагирую на предупреждение, смотрю в нужном направлении. И замираю, не в силах даже вдох сделать.
На высоте, там, где обычно тусят гоу-гоу, под лучами стробоскопа танцует богиня.
У нее длинные, до задницы, волнистые волосы, тонкая, гибкая фигура, и двигается она так, что все внутри встает и нихрена не падает. Она – словно не с этой планеты, словно из космоса прилетела, настолько нереальная в своем блестящем коротком платье и таких же блестящих сапогах до середины бедер. На ком-то другом этот наряд выглядел бы шлюховски. На ней – идеально.
Она танцует, двигается медленно, в такт музыке, извивается тонкая фигура, длинные волосы шевелятся, словно водоросли под водой, мягко и завораживающе.
Во рту сухо, как в пустыне. Взгляд невозможно оторвать от танцующей на подиуме богини.
Неосознанно делаю шаг к ней.
– Олег… Ты понял, да? – голос Фомы практически не слышу, он сквозь вату в ушах доходит, смысл упускается.
Мне не надо ничего понимать. Мне надо к ней.
Чем ближе подхожу, тем яснее вижу, что не одного меня богиня в серебристом платье поразила. Фиксирую со всех сторон оценивающие голодные взгляды.
За каждый готов убивать. Прямо сейчас.
Фома идет следом, чувствуя грядущую задницу и, наверняка, ругая себя за то, что вообще маякнул про Лару. Но он – мой друг, он не мог по-другому. Мы с ним позже сочтемся, а пока что… Пока что надо забрать мою персональную беду отсюда. А то я ведь устрою… Я ведь и так не сильно себя контролирую.
По крайней мере, встречные мужики от меня отлетают, как кегли, Фома только и успевает самых обиженных и желающих разобраться тормозить и успокаивать.
Подхожу к подиуму, смотрю снизу вверх на шикарную свою беду. Она меня не замечает. Она вообще никого не замечает и танцует исключительно для себя. Глаза прикрыла, двигается лениво и грациозно… Плевать, что ее тут половина зала уже мысленно оттрахала во всех позах, а вторая половина этого не сделала только потому, что еще не увидела.
Плевать, что я убью каждого, кто к ней лапы протянет. На все ей плевать, безумной моей проблеме.
Она танцует, не осознавая, насколько все херово.
Насколько мне сейчас херово.
Наше положение с ней – очевидно. Его разница, вернее.
Она – высоко, думает о чем-то своем, не от мира сего.
А я – внизу. У ее ног.
От этого одновременно больно и кайфово.
Музыка меняется на более агрессивную, Лара открывает глаза, оглядывается с недоумением, словно не понимая, где она.
С другой стороны подиума кто-то тянет свои лапы, пытаясь поймать ее, что-то орет…
Я быстро перемещаюсь в ту же сторону, легко смещаю крикуна в сторону, и Лара смотрит на меня. Удивленно так.
Ресницы широко распахнуты, в глазах – лучи стробоскопа. Волосы – волной по плечам. Ведьма. Убила меня, ведьма.
Молча протягиваю ей руку, и она… Принимает! Это настолько ново, что я в первую секунду замираю, в очередной раз пропуская удар в башку.
Но затем прихожу в себя, мягко тяну ее на себя и легко подхватываю на руки.
Она только взвизгивает весело, обнимает меня за шею, болтает длинными ножками, обутыми в высокие проститутские сапоги.
– Лелик, что ты здесь делаешь? – смеется она весело, и я понимаю, что моя беда – пьяная. Сильно.
На смену восторгу от того, что в руках ее держу наконец-то, приходит дикая злоба, ярость даже.
Я терпеть не могу пьяных, особенно пьяных баб. Хуже пьяной бабы может быть только две пьяных бабы!
И то, что моя Лара сейчас не в себе, что она надралась, как шлюшка, и полезла на подиум для гоу-гоу, показывать себя всем окружающим мужикам, бесит невероятно.
Неосознанно сжимаю крепче, стискиваю зубы, чтоб не ляпнуть чего-нибудь, и молча тащу ее к выходу.
Лара не сопротивляется, расслабляется, рассеянно чертит пальчиком по моей шее. И в другой ситуации я бы уже завелся нереально, и, вполне вероятно, что утащил бы ее в какой-нибудь уголок и там сладко выебал, но сейчас я думаю только о том, что было бы, если б Фома мне не позвонил.
Скорее всего, кто-то другой вот так же тащил бы мою беду в свое логово, чтоб трахнуть… А она… Она бы так же расслабленно водила пальчиком по шее…
В глазах при одной этой мысли – темнеет до такой степени, что только цветовые пятна мелькают.
Я ее ненавижу в этот момент. Настолько, что убить готов. И в то же время ощущение тонкого тела в руках, запах волос, нежный, вкусный, палец, скользящий по коже, немного расфокусированный взгляд, полураскрытые губы – все это сводит с ума. Заставляет стискивать зубы сильнее, чтоб хоть как-то держать себя в рамках.
Я не знаю, как так можно: ненавидеть до жути и хотеть до одури. Одновременно. Но именно эта хрень со мной происходит сейчас!
Выношу ее из клуба, рычу что-то обеспокоенно спрашивающему Фоме, чтоб забрал ее вещи, сажаю в машину на переднее сиденье, пристегиваю ремнем безопасности.
Когда наклоняюсь, она подается вперед и мягко ведет губами по моей шее.
Может, случайно, может.
Но меня сносит.
Разворачиваюсь к ней, смотрю в немного удивленное, расслабленное лицо.
– Ты… Пьяная дура… – выдыхаю прямо в полураскрытые губы, а Лара, вместо того, чтоб обидеться, отвечает:
– А ты вкусный…
И облизывается.
Этого я уже не могу вынести.
Рычу что-то дико матерное и вгрызаюсь в податливые пухлые губы грубо и жестоко. Не контролируя себя, не думая ни о чем больше.
На вкус она – вишневый ликер, вроде сладкий, а на языке – терпкость. Жадно пью ее, не в силах остановиться. Дергаю к себе ближе, прямо вместе с ремнем безопасности, становлюсь коленом на сиденье и умираю от удовольствия, от кайфа. Это реально круче, чем все, что я себе представлял, воображал, фантазировал. Это – глубже, сильнее, ярче!
Она податливая, позволяет себя целовать, позволяет себя лапать, только стонет жалобно, когда несдержанно рву лямку платья, потому что хочется побольше ее вкуса, ее тела, ее кожи, нажраться, надышаться, натрогаться. Покорно поворачивается так, чтоб мне было легче облизывать ее шею, ее плечи, слабо и тихо стонет, шепчет что-то, а пальцы ее, с острыми ноготками, царапают поощрительно затылок.
Нащупываю рычаг на кресле, перевожу в горизонтальное и чуть ли не ложусь на нее сверху, не тормозя ни на секунду, целуя, целуя, вылизывая, трогая, гладя, сжимая, кайфуя от нежности кожи, от того, что мне можно, наконец-то можно
