Журнал «Вокруг Света» - Вокруг Света 1996 №01
Совсем недавно я организовал экспедицию в каменный век, в Западный Ири-ан-Джая, западную часть Новой Гвинеи. Целью экспедиции был неисследованный район в глубине огромного острова, где люди живут первобытной жизнью, где джунгли самые непроходимые, а реки опаснее, чем в любом другом уголке земного шара. Нам предстояло пересечь порог самого большого из существующих в мире музеев естественной истории, ступить на землю, где каждый неверный шаг мог угрожать смертью.
Много лет назад я пересек Борнео от побережья до побережья, всего 2500 километров. Это была исключительная экспедиция благодаря множеству пережитых приключений и встрече с даяками, охотниками за черепами. Но путешествие в Ириан-Джая представлялось мне еще более экзотичным и сложным, на одну его организацию ушло более года.
... На поиски прошлого мы отправляемся на маленьком самолете. Пролетаем над ровным ковром джунглей, над извилистыми реками, над невысокими горными хребтами. Потом там и сям в лесу появляются поляны, небольшие пятна, на которых едва можно различить хижины папуасов. И снова обрывы и водопады, чья белоснежная, сверкающая на солнце пена так чудесно возникает из темного чрева леса...
Летать в Новой Гвинее — занятие довольно опасное. Ежегодно из-за туманов несколько самолетов разбивается в горах, часто в тех местах, которые обозначены на карте как «не до конца исследованный район». Пилотам нередко приходится совершать посадку на узенькой полоске земли, на подъеме, или взлетать на спуске, демонстрируя ловкость, мужество и даже способности к акробатике.
Мы приземляемся в Касанавейе на реке Мамберамо среди хижин. Нас с интересом разглядывает толпа папуасов. Взаимные улыбки и огромное любопытство... Потом мы медленно пробираемся по джунглям, среди деревьев, поросших густым мхом и лишайниками. Повсюду растут орхидеи, красно-фиолетовые и желто-оранжевые, белые и красные бегонии и другие тропические цветы, которые вместе с искривленными и покрытыми мхом стволами деревьев создают чарующую декорацию. Проникающий сквозь листву свет усиливает ощущение театральности.
Мы проходим по полянам с брошенными хижинами. Люди племени лани, где бы они ни останавливались, пусть даже на несколько часов, строят хижины из ветвей, бамбука, листьев и папоротника для защиты от дождя.
И вот, наконец, крошечная деревенька лани, воинственного племени, за которым еще до недавних пор ходила слава каннибалов. Связи лани с внешним миром до сих пор весьма ограничены. В обмен на ножи, спички и кастрюли нам предлагают гостеприимство в хижине, наполненной едким дымом.
Обитатели деревни — народ удивительный, умеющий жить в совершенной гармонии с природой, добывающий пропитание охотой и земледелием. Мужчины выглядят крепкими и, похоже, гордятся своими халимами (халимы — в научной литературе фаллокрипты, футляры, надевающиеся на детородный орган) из кожуры длинных кабачков, очевидным символом плодовитости. Многие натирают тело свиным жиром, украшают лоб птичьими перьями, нос и уши — кабаньими клыками, а на груди у них висят яркие ожерелья из раковин. Женщины — маленького роста и неуклюжи, отвислые груди выдают возраст. Они одеты в юбки из растительных волокон и носят на голове длинную сеть, спускающуюся на спину подобно мешку, в котором держат личные вещи, включая младенцев и поросят. Их пальцы часто ужасно изуродованны: это результат ритуальной ампутации в знак траура по родным. Так, палец за пальцем, племя лани жертвует часть себя в память о близких...
Повсюду бродят свиньи. Все важнейшие события человеческой жизни здесь так или иначе связаны с этими животными. Они — не только источник пищи, но и способ мирного разрешения любых споров и заключительная глава соглашения о мире, при котором обмен свиньями необходим.
В нашу честь деревня готовит «праздник свиньи». Кое-кто из жителей чистит ямы для приготовления ритуальной пиши, глубиной сантиметров 70 и шириной в полтора метра. Другие укладывают поверх огромного костра большие круглые камни. В обязанности мужчин входит опалить щетину и разделать свиную тушу острейшими бамбуковыми ножами. Кровь не собирают, а спускают на землю, где, смешавшись с травой, она застывает тошнотворной кашей. Внутренности тоже разбрасывают по сторонам, и на них с людоедским пылом накидываются другие свиньи, пытаясь ухватить кусок покойного отца или дедушки. Наконец разражается драка между свиньями и голодными псами, и продолжается она довольно долго.
Яму выстилают листьями сладкого картофеля, на них наваливают раскаленные камни, вынутые из костра с помощью шестов, а сверху женщины укладывают слои сладкого картофеля, листьев шпината, потом опять камни и недозрелые бананы. И только когда яма заполнена в уровень с землей, кладут куски мяса, завернутые в листья имбиря, а поверх снова раскаленные камни. Получившуюся горку покрывают сверху свежесрезанным дерном.
Подготовка к пиршеству длится добрых три часа. Потом мужчины и женщины, отдельными группами, усаживаются вокруг ямы для общей молитвы. Еще час спустя яму открывают и раздают дымящиеся листья с едой. Как гостям, нам подают еду первым, мы выбираем бедро и половину печени, которую даже не удается прожевать — такая она жесткая — из-за слишком долгой готовки. Ужин проходит в полном молчании, опускается ночь. Под конец возникает оживленный общий разговор.
Я лежу на траве и наслаждаюсь ночной свежестью. По небу расползаются черные, как уголь, пятна, которые на заре сменятся туманом.
Ранним утром туман наползет на деревню, как клочья дыма, но потом взойдет солнце и принесет обычный дневной зной...
После полных острыми ощущениями дней, проведенных на краю света, мы возвращаемся в Джаяапуру; потребуется еще десять часов перелета, прежде чем доберемся до столицы Индонезии. Мы не встретили настоящих людоедов, но один миссионер рассказал нам чудовищную историю, происшедшую у него на глазах пару лет назад. Тогда в одной из отдаленных деревень лани возникла вражда из-за женщин. Несколько мужчин были убиты, их тела разрубили на части, зажарили традиционным способом и съели.
Власти утверждают, что такого больше не случается, но кое-кто уверяет, что в глубине острова, в самых отдаленных и труднопроходимых местах, до сих пор вспыхивают кровавые битвы между племенами. Эти войны не связаны с дележом природных богатств, они являются продолжением долголетней вражды между кланами. И, конечно, в этих случаях соблюдаются священные порядки древности: поедание тела врага. Этот ритуал имеет огромное символическое значение.
Даже сегодня мы слишком мало знаем о каннибализме. Антропологов, имеющих возможность изучить обычаи людоедства, и миссионеров, поставивших целью искоренить эти дьявольские порядки, — слишком мало. Думаю, что придется однажды вернуться к людям племени лани, чтобы побольше узнатъ об этом обычае.
Но, говорю я себе, — надо торопиться. И вспоминаю начало этого путешествия, еще до перелета в Касанавейе. Тогда, в долине Бальем, неподалеку от городка Вамена, в одной из деревень, мы повстречали мужчин, чья одежда состояла только из халимов всевозможных размеров, а женщины ходили в соломенных юбочках. Наше внимание привлекла табличка на одной из хижин с надписью: «Мумия». И, действительно, там находилась мумия. Она лежала в ящике грубой работы в глубине хижины, и специально для нас ее вынесли и положили на подставку посреди деревенской площади. Это была мумия старика, черная, высохшая, изъеденная молью и скрюченная. Я хотел было ее сфотографировать, но вождь потребовал входную плату за посещение «выставки». В долларах, плиз!
Мы вернулись в Вамену, и я пошел гулять по рынку, где среди всевозможных овощей и кур-недоростков лежали алюминиевые кастрюли и батарейки для транзисторов. По пути попадались женщины с лицами, вымазанными грязью в знак траура, и мужчины, которые использовали халим для мелочи или сигарет. Они прогуливались вдоль рядов с пластиковыми пакетами и черными автоматическими зонтиками в руках. И тут среди разноцветного товара я увидел красивый отполированный каменный топор, прикрепленный к большой рукоятке. Продавец просил половину того, что за такой же топор хотел его коллега по прилавку. Я заплатил сразу и спросил, отчего такая разница. «А это для туристов, — невозмутимо ответил продавец, — другой топор — настоящий».
У маленького народа, пережившего крушение первобытного мира, уже состоялась самая трагическая, но неизбежная встреча во всей его истории: он столкнулся с белым человеком, а через него — с металлическими ножами, пластмассовыми ведрами, майками, миссионерами, антропологами и даже туристами. За какие-нибудь несколько лет он оставит свой первобытный мир и рванется в пропасть «окультирования», то есть физической и культурной аннигиляции.
