Мишень - Анна Викторовна Томенчук
— Вышел грог, — сообщил я, передавая Киллиану стакан.
— Люблю тебя за творческий подход, — кивнул он. — Твое здоровье. Как поживает Дана?
— Все хорошо.
— Хочешь поговорить?
— Не особо.
Киллиан сделал пару глотков и посмотрел на огонь.
— Я нашел машину Клариссы во дворе ее дома и покопался в бардачке, — нарушил молчание я. — Она занималась частным сыском. Агентство в Италии. Они предлагают и дополнительные услуги. Фальшивые визы, паспорта. А еще случилась беда. Морана.
Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.
— Ролан узнал, что она навела тебя на след его дамы, нашел и убил.
— Она взяла у меня ключи от квартиры Клариссы и ждала его там. — Я принялся сформировывать журналы на столике в стопку. — Одного не пойму. Я убил Клариссу тридцатого декабря. Первого января встретил Ролана в ресторане, где обедал с Эмили. Я думал, что он меня убьет, но он был спокоен как удав.
Киллиан бросил на меня короткий взгляд.
— Тебе помогла Авирона, — сказал он.
Верхний журнал выскользнул из моих рук и спланировал на пол. Я наклонился для того, чтобы его поднять. Если после визита Даны я чувствовал себя так, будто меня засунули в костер, то теперь мне на голову вылили ушат ледяной воды.
— Известная дама. Теодора Барт. Бизнес-леди. Слышал о такой?
— Почему ты не сказал мне?
Киллиан поболтал остатки глинтвейна в стакане и вернул его на столик, но ничего не ответил.
— Поверить не могу, — продолжил я. — Ты знал, что Авирона живет в Треверберге — и молчал?! А ты подумал обо мне?! Мы с ней…
Я осекся, заметив, что Киллиан качает головой.
— Я от тебя такого не ожидал, — закончил я. — И давай закроем тему.
— Я был у Кэцуми. У меня хорошие новости.
— Она спрашивала обо мне?
— Кэцуми?
— Авирона, черт побери! Она обо мне спрашивала?
Губы Киллиана тронула легкая улыбка.
— Она будет на закрытии Недели моды. Вы поговорите.
Я достал из портсигара папиросу и постучал ей по ладони, утрамбовывая табак.
— Извини. Вечер у меня выдался не ахти. Так что Кэцуми?
— Дурной пример заразителен. Она завела себе дикого друга-Незнакомца по имени Ролан. И попросила у него голову Анны.
Я положил папиросу в пепельницу.
— Должно быть, ей стало одиноко. Или захотелось изысканных угощений. Незнакомец — это очень изысканно.
— У всех есть право на слабость.
Предчувствуя приступ головной боли, я потер виски. Мне требовалась еда, да посытнее человеческой. А потом — несколько часов хорошего сна. Хотя я чувствовал себя таким измотанным, что мог проспать трое суток.
— Она ведь вышла замуж, да?
— Да, она замужем за Самуэлем Муном. И, если к нам применим термин «человеческое счастье», то она по-человечески счастлива.
— Это так по-человечески мило. Что же, хорошо, что она тогда уехала от меня в Швейцарии. Иначе она бы не нашла человеческую любовь своей жизни.
Киллиан положил один из журналов на колени и принялся нарочито медленно перелистывать страницы.
— Я рад, что она счастлива, — снова заговорил я.
— Надеюсь, себя ты обманываешь лучше, чем меня.
— Чему мне радоваться, скажи на милость? Тому, что я чертову кучу времени жил в Треверберге, а ты не додумался рассказать мне про Авирону? Или тому, что она вышла замуж за трижды проклятого смертного?!
— Ты можешь порадоваться тому, что у вас есть возможность встретиться.
Я взял оставленную в пепельнице папиросу и чиркнул спичкой.
— Не уверен, что хочу с ней встречаться.
Киллиан перевернул страницу и сделал вид, что его увлекла реклама новомодного гаджета. Я затянулся, выпустил дым, положил голову на спинку кресла и принялся наблюдать за тем, как он поднимается к потолку. Прошло больше века. О чем мы с ней будем говорить? Больше нет ни темного знания, ни Библиотеки, ни темного языка, ни мыслей и идей, которые мы обсуждали ночами, гуляя по Темному лесу. А от свежего, хрупкого, едва зародившегося чувства, мыслями о котором я жил тогда, в Швейцарии, не осталось даже осколков. Она — жена известного художника, успешная деловая женщина. Я — известный ученый. Мы будем улыбаться, делать вид, что нам нравится наша человеческая жизнь и смотреть друг на друга так, словно нас никогда и ничто не связывало. Стоит ли ворошить прошлое?
— Поговорим об Анне, — предложил Киллиан, отрываясь от журнала.
Я повернул голову и посмотрел на него.
— Ты был у нее в гостях. Несмотря на голод, обоняние мне не отказало.
— Она подарила мне мой портрет.
— Вот как. Не знал, что она рисует портреты. Можно взглянуть?
— Он в машине. Так уж и быть, я свожу тебя в город и угощу сытной эмоциональной трапезой.
Киллиан вернул журнал в стопку и допил уже остывший глинтвейн. Он по-прежнему казался мне изменившимся и чужим, но под этой маской я различал знакомые черты. Когда-то он учил меня всему, что знал. Если бы не он, не было бы моего увлечения темной медициной и темным языком. Иногда ему приходилось меня терпеть, мне доводилось злиться на его закрытость и холодность, мы оба менялись, менялся мир, а нас до сих пор связывала крепкая нить. Дружба — самая странная форма общения обращенных существ, особенно один — вампир, а другой — почти что человек.
— Мы с тобой нарушаем все темные законы, — улыбнулся я.
Киллиан удивленно поднял бровь.
— Мы? А я-то думал, что это твоя прерогатива. Моя функция — это предпринимать тщетные попытки отговорить тебя от очередной авантюры, а потом ввязаться в нее и сделать вид, что все так и задумано.
— У меня есть идея. Но она тебе не понравится.
— Не сомневаюсь.
— Мы поймаем Ролана на живца.
Он положил ногу на ногу, сцепил пальцы на колене и наклонился ко мне.
— Кто будет живцом?
— Анна. Кэцуми хочет ее голову, так? Ролан хочет принести эту голову и получить от Кэцуми то, что ему нужно, так? Им обоим нужна Анна, так? Остается привести ее в «Токио» — и дело с концом. Пусть она позвонит Ролану и назначит встречу. А дальше как по нотам.
